Прусское наследство
Шрифт:
Король Дании Фредерик IV — за годы Северной войны дважды заключал сепаратный мир со шведами, руководствуясь нехитрым правилом «политик» — интересы союзников должны быть на последнем месте…
Глава 17
— Мин херц, может нам унять шведов как-то это надо — ужас что творится! Был Эберсвельде, и нет его…
— В Тридцатилетнюю войну, Сашка, городок сей тоже уничтожили под корень, но он заново отстроился. Теперь Каролус его снова в первобытное
«Герр Петер» говорил хладнокровно, чуть пожав плечами — кровавыми кошмарными зрелищами царя Петра было не удивить, всякого повидал. Сам мог отдать такой приказ, не моргнув глазом.
— Мне, мин херц, это Фрауштадт напоминает, где они так вот наших перебили после несчастливого сражения…
— Драться нашим фузилером нужно было тогда, раз под начало Востромирского попали, а не пардону просить, — на лицо Петра наползла гримаса. — Вот за трусость и получили расплату. Да и мы к ним также относились — и Шереметьев пленных шведов не раз побивал, и ты, друг сердечный. Так что не нам осуждать, тем паче они предлагали пруссакам сложить мушкеты. А раз отказались, пеняйте на себя, будет расплата.
Петр Алексеевич фыркнул, на его взгляд шведы поступали вполне рационально, в духе времени. Пруссакам было предложено сдаться, они отказались, надеясь на подход подкреплений, вот и получили. При штурме городка потери только разъярили шведов, и участь всех немцев, тех, что в мундирах, или простых горожан, оказалась страшной.
Только стон и жуткий вой стояли над Эберсвальде, в нем разъярившиеся шведы творили сплошной ужас — горожан со смехом кололи шпагами, пытавшихся сдаться солдат резали как овец, добивали раненных, втыкая в тела штыки. Даже милости к офицерам не проявляли вопреки обыкновению — кого пристрелили, некоторых драгуны зарубили. Женщин таскали за волосы, срывая одежды, и с хохотом подкалывали в ягодицы — те пытались убежать, их догоняли и снова подкалывали. И насиловали, понятное дело — куда в походе без этого, соскучились без женской ласки. Причем после наглядной экзекуции, немки охотно проявляли «благосклонность» — таких нет нужды увечить, и тем паче убивать, набаловаться и так есть с кем. А вот баб в самом городишке мало, всего три-четыре сотни — все солдаты должны насытиться их телами, а их на одну несколько десятков солдат. А потому главное веселье еще впереди, и ночью начнется самый ужас.
— Да это я так, мин херц, Фрауштадт просто вспомнил. Были мы с ними врагами, а теперь союзники…
— А ты над тем не думай, Сашка, ты об ином позаботься, — Петр отмахнулся, а Меншиков тут же заторопился сказать важное:
— Уже, мин херц, не беспокойся. Суконную мануфактуру всю вывезем — и сукнецо на швальнях доброе. Кузницы опять же, пистоли здесь делают — я приказал весь инструмент взять, до последнего гвоздя ободрать. А кто из мастеровых по воле не пошел, пригрозил шведам отдать на потеху — сразу все согласились на твою службу перейти, переселится и работать уже у нас честно. С немцами ведь договориться завсегда можно, если хорошо припугнуть, чтобы обгадились и тряслись овечьими хвостами.
Меншиков хихикнул, без всякого видимого интереса посмотрел на дебелую немку, что нагишом убегала от трех шведов, что хохоча бежали следом. А чему удивляться фельдмаршалу, что и не такие картины видел за четверть века походной жизни. Но на этот раз все пошло не так — женщина бросилась именно к Петру и рухнула перед ним на колени, обняв пыльные ботфорты. И залопотала горячечно, смотря на него заплаканными глазами:
— Герр Петер, ваше величество! Вы гостили в моем доме двадцать лет тому назад. Пожалейте, не отдавайте шведам… У меня деньги есть, драгоценности — покойный муж
Петр только осмысливал ситуацию, а потом хладнокровно отступил от немки на пару шагов, и повернулся спиною. Зато Меншиков уже действовал, выступив вперед — шведы знали фельдмаршала в лицо, да голубая лента через плечо о многом им говорила.
— Что вы за тетками гоняетесь, она как раз для меня — не попользованная еще, но многое знает. Так что держите парни от фельдмаршала выкуп, и валите в город, там пиво и девки горячие, а старуху мне оставьте.
Солдаты на лету поймали кошелек с серебром, но тощий как вымя выдоенный козы. Александр Данилович специально носил при себе такие, чтобы и награду сделать, и не сильно при том потратится. Верзила с капральскими галунами встряхнул его в руке, и, сочтя сумму достаточной, низко поклонился, заговорив на вполне понятном русском языке.
— Спасибо господину фельдмаршалу. Токмо пить теперь буду шнапс, не пиво — замерз на ваших морозах!
— Хм, из полтавских пленных, что Алешка Карлу отдал, то-то морда у него знакомая, видел в Преображенском. Или у Переволочны? Не упомню…
После короткого раздумья, потраченного на воспоминания, со смешком подытожил Александр Данилович. Проводил взглядом довольных шведов, и кивком подозвал адъютанта, что понятливо смотрел на него, уже прикрыв женщину собственным плащом.
— Выясни, что у нее есть, и забери самое ценное. А на дом в Кенигсберге пусть дарственную на тебя напишет. Она не принцесса, чтобы забесплатно ее выручать, да и я давно не принц!
Меншиков хохотнул и бросился догонять «сердечного друга», что пошел в сторону домов, где от зеленых мундиров было не протолкнуться — в небольшое предместье вступала русская гвардия…
— Не стоит понапрасну горячиться, брат Карл, выслушаем адъютанта фельдмаршала, может предложение его короля нас устроит. Зачем без нужды Бранденбург крошить и жечь, так войну с пруссаками никогда не закончить. Король Фридрих-Вильгельм вполне разумен, и согласится на наши условия. Вот, выпей водички, сейчас нам все расскажут.
Петр Алексеевич в последнее время проявлял братскую заботу о шведском короле — тот прихварывал, а потому впадал в беспричинную ярость, почти как он сам раньше. Странно, но став ливонским королем, он почувствовал себя намного лучше, чем когда был московским царем. Припадки прошли совершенно, пить перестал, чтобы не давать примера новым подданным, от водки душой воротило, чему он бесконечно удивлялся. Да и заботам радовался — держава много меньше стала, но каждый городок посетить надобно, теперь время есть, да и ездить недалеко, все рядом. А потому год-два и порядок должный наведет, тут народец к нему понятливый, никого тростью убеждать не придется. Одно плохо — бюргеры в городах тоже норовят обмануть, также как русские купцы готовы всучить негодное, а при случае и воруют. А хорошо то, что таких немного. да и выдают их, тут в цехах круговая порука, а заводчики бояться делать негодное. Видимо, человеческая природа такова у всех, ее не переделать…
— Король Фридрих-Вильгельм от предложенных кондиций отказался! И вместе с королем Августом будут воевать с нами, как в седую старину говорили — конно, людно и оружно! Пока не изгонят из Бранденбурга и Померании, с позором для нас неслыханным!
Меншиков усмехнулся, генерал Левенгаупт нахмурился — у этого шведа, если и имелось чувство юмора, то исключительно «черного цвета»…
В 1706 году в сражении при Фрауштадте шведы разгромили союзное русско-саксонское войско. Фельдмаршал Реншильд приказал перебить несколько сотен русских пленных, и еще столько же «пожалел» — им отрубили по два пальца на правой руке, чтобы те не смогли стрелять из мушкетов. Царь Петр всех увечных произвел в сержанты и приказал распределить по полкам, что бы все солдаты его армии убедились в «милости свейской»…