Прячем лица в дыме
Шрифт:
Хуже думать! Это Лаэрт сходу придумал или уже заранее знал, как будет сплетать ложь?
«Одиннадцать тысяч девятьсот один, одиннадцать тысяч девятьсот два…»
Раз хотел выломать стену и сейчас же выскочить в комнату с обличительным криком, но не чувствовал сил на это. Внутри шевелилось сомнение — а если не ложь? Может, у Лаэрта всё же были причины?
— Я знаю, какой он на самом деле.
— Кираз, он… — задумчиво протянул брат.
Отчаянно хотелось увидеть его лицо. Что было на нём: презрение, равнодушие или даже смущение? Что, что, что стало причиной всего, что? Кто был виноват на самом деле? Раз прислонился лбом к стене. Так и рвался тяжёлый
— Расскажи мне, — в ответ послышался заботливый голос Рены.
А она? Действительно хотела знать правду? Из-за кого из них двоих?
— Хорошо. Ты знаешь, что я изобрёл то, что может пробудить магию в любом. Вот оно — дело, которое начали ещё родители. После моего «Попробуй — узнаешь» в Киразе действительно проснулась магия, хотя он уже миновал возраст, в котором сила, если она есть, проявляет себя.
— Но ведь она есть в каждом, — заметила Рена. — Вокруг одних — много нитей, они способнее, вокруг других — меньше. Как можно дать магию каким-то лекарством?
— Так или иначе, я нашёл способ увеличить потенциал. Однако первая проба не удалась. В Киразе оказалось столько магии, что он не контролировал себя — и дело не в отсутствии учения. Он был сильнее, гораздо сильнее любых магов прошлого. И после того, как он… — Лаэрт сделал паузу. — Тогда это стало ядом. О моих опытах узнали. Я уничтожил всё, что было, и доказать ничего не смогли, но меня всё равно отчислили из университета и выгнали из гильдии. Я уехал из Киона, однако не оставил опытов — я хотел превратить яд в лекарство. Ради Кираза, чтобы хоть как-то исправить совершённое. И я смог. Рассчитал идеальные пропорции, нашёл правильную дозу — магия может просыпаться постепенно, и она подчиняется, а не разрушает. Это как… — брат снова замолчал. — Не приручить конкретную особь, а одомашить весь вид.
Раз так сильно прижался к стене, словно пытался увидеть Лаэрта через неё. Сумасшедший, просто сумасшедший!
— Это же неправильно! — воскликнула Рена. — Нельзя вмешиваться в естественный ход вещей.
— Магия — не зло и не добро. Это просто сила, и нам решать, на что её направить. Представь, какие перспективы открываются перед нами! Мы победим большинство болезней, а до какого уровня поднимем науку и технику!
— Ты правда в это веришь? — в голосе девушки послышалась горечь. — Что магия станет силой, которая пойдёт на благие дела?
Лаэрт ответил коротко и уверенно, будто отчеканил:
— Да.
Раз достал из кармана игральную кость. В темноте он мог только пощупать ответ — четыре точки на верхней грани.
Лаэрт — самая проклятая четвёрка на свете. Убрав кубик в карман, Раз сжал виски. Он же лгал, так открыто и нагло! Ради Кираза… Да, конечно, он изучал магию ради брата, не ради прорыва в науке, не от желания стать первым. И верил, что та сделает лучше. Будет доброй силой, которую люди используют во имя нового светлого мира. Конечно.
— Так не будет, — Раз не сомневался, что в этот момент Рена покачала головой. — Я знаю, что магия — не добрый и не злой бог, она служит человеку. Но в этом и дело! Начнётся борьба за твоё «лекарство». Люди не станут использовать его, чтобы сделать что-то хорошее — только чтобы отхватить кусок да побольше!
— Рена, я не мог оставить свои опыты. Я должен был продолжить их, чтобы исправить то, что произошло. Шесть — шесть! — лет я искал ответы и нашёл. Я не могу молчать — если есть шанс, что магия поможет, надо его использовать. Именно желание сделать лучше было первой целью учёной гильдии, пока она не начала торговать своими мозгами. Ты права, люди есть люди. Я не могу обещать, что не станет хуже. Но ведь так со всем. Даже кухонный нож не в тех руках способен стать оружием. Мы сами решаем, как использовать свою силу, и я верю, что мы сделаем правильный выбор.
Раз сел на пол, прижав колени к груди. Да, может, Лаэрт и был не лжецом — фанатиком. Он с силой, с огненной верой в дело доказывал правоту и был готов бороться за него. У таких, как он, всегда имелась своя правда. И, наверное, Лаэрт действительно верил, что старался ради младшего брата. Кричи-не кричи, смотри-не смотри — он не поймёт, как больно было Разу.
Но ему то что теперь делать? Он снова достал кубик из кармана и перекинул из руки в руку. Как мстить тому, кто даже не понимал своего преступления? Но он ведь заслуживал мести — абсолютно точно, без сомнений, без колебаний. Раз же не зря сделал столько ошибок, которые могли стоить друзьям жизни. Сегодня они увидятся, лицом к лицу. Но потом?.. Ответа на этот вопрос не было до сих пор. С губ всё-таки сорвался тяжёлый вздох.
— Лаэрт, что произошло с Киразом?
«Замолчи!» — хотелось прокричать Рене, а не прокричать, так зажать уши и не слышать ответа. Он не был готов к ещё одной фанатичной лжи. Не был готов слышать про мальчишку, который смотрел на мир таким открытым наивным взглядом и которого убил собственный брат.
— Ты ведь знаешь, что раньше маги относились к разным орденам, в зависимости от характера силы? Таких, как Кираз, называли делателями, они могли управлять самим составом веществ. Это как химики высшего уровня, — по голосу Лаэрта показалось, что он улыбается, но с грустью. — Однако его магия проявлялась стихийно — он то двигал предметы, то что-то менял и даже не замечал этого. Думал, научился закрывать двери, не вставая с дивана, и так радовался! — Лаэрт вздохнул тяжко, с надрывом. — Я тоже поверил, что он сумел подчинить магию, но… С нами по соседству жила семья Ольванов. У них была дочь — ровесница Кираза. Он влюбился в неё и однажды решил подложить записку с признанием. А потом застеснялся и побежал доставать послание — вытянул её из кармана девочки с помощью магии. Кираз, довольный, сразу пришёл рассказать мне, что у него получилось и что никто ничего не узнал. Только вот не получилось. Та девочка умерла. Родители думали, что её отравили, согласились на вскрытие, и врачи увидели, что все органы у неё смещены.
Игральная кость выпала из руки.
Раз помнил Аниту. Вся в веснушках и со смешной щербинкой между передними зубами. Летом сидела в саду и рисовала, зимой вместе с сёстрами играла в снежки. Однажды даже проходящего мимо Раза позвала. Он смотрел, как она бегает по двору, как смешно вскрикивает, когда в неё прилетает снежок, как хитро улыбается, занося руку для броска, и думал, что никогда не встречал подобной девчонки. Она была не как все в школе — сплошные зануды, помешанные на правилах, а такая светлая и весёлая.
Её не стало в тот же день, когда он подложил ей записку. Вся улица шепталась — отравили. А если нет?
Если это он убил её? Аниту. С веснушками и щербинкой. За которой столько подглядывал, о которой вздыхал, которой даже стихи написал. Узнав про неё, он был готов на стену лезть от горя. А сейчас? Узнав, что это он был виноват? На какую стену нужно влезть, чтобы боли хоть на миллилитр, сантиметр или грамм стало меньше?
Лаэрт мог врать.
Конечно, он мог врать.
Только зачем, сейчас-то? Сам себе придумал оправдание за предательство брата? Нет. Не могло так всё совпасть, не могло.