Прямой дождь. Повесть о Григории Петровском
Шрифт:
— Я уже об этом говорил, но, если нужно, могу повторить: меня посадили в тюрьму незаконно.
Лариса прислушивалась к твердому голосу Григория.
— Вы читаете научные книги…
— Простите, до сих пор я не думал, что человека можно бросить в тюрьму за чтение книг… — язвительно заметил Петровский.
Шуликовский выразительно посмотрел на Ларису: а что я, дескать, говорил?
— Вы — донкихот… Воюете с ветряными мельницами, — с пафосом начал Евгений.
— Неужели? — поднял брови Григорий. В его тоне
— Да, да, именно донкихот. Мне непонятна ваша слепая вера, которая ни на чем не основана. Во что вы верите? В миф, в ничто. Именно в ничто! — Шуликовский волновался, и это удивило Ларису, считавшую его опытным бойцом словесных баталий. — Как можно говорить о равенстве, абсолютном равенстве на земле? Неужели вы всех собираетесь сделать министрами или царями?
Теперь Петровский знал, для чего его сюда привели: до сих пор на него глазели чиновные особы, теперь пришла очередь барышень.
— Вы пригласили меня сюда, чтобы затеять дискуссию? — усмехаясь, спросил он. — Вам, проповеднику покорности и смирения, чтобы закончить этот разговор, я вот что скажу: родиться рабом — не грех, но мириться с этим, а еще хуже — отстаивать свое и чужое рабство — позор.
Голос Петровского звучал уверенно, каждое слово западало Ларисе в душу, заставляя сильнее биться ее сердце. Она не могла оторвать горящего взгляда от вдохновенного, гордого лица заключенного. Вдруг Григорий повернулся к ней:
— А вы, барышня, когда соскучитесь в следующий раз, лучше пойдите в зоопарк: обезьяны интереснее, чем арестанты.
Кровь ударила Ларисе в лицо, непрошеные слезы готовы были брызнуть из глаз. С трудом сдержалась, чтобы не заплакать. «Зачем он так? Разве я хотела его обидеть?..»
Жгучий стыд испытала девушка. Это было больнее, чем в детстве: помнит, как однажды, взобравшись на завалинку, припала к низкому окну соседней бедной хаты, а проходившая мимо женщина укоризненно произнесла:
— Нехорошо, девочка, заглядывать в чужие окна!
«А теперь заглянула в чужую жизнь, — укоряла себя Лариса. — Так тебе, дуреха, и нужно! Ведь сама-то не любишь, когда лезут в душу…»
Казалось, никто еще так не унижал ее… И это сделал человек, которым она только что восхищалась…
По дороге Евгений что-то говорил ей, но она слышала только отдельные слова и голос — монотонный и скучный, вызывающий глухое раздражение.
До самого дома в душе звучали слова жестокой обиды, а перед глазами стояла хмурая тюрьма: все каменное — и пол, и стены, и постель… И люди, которые окружают заключенных… И сердца каменные…
Доменика много раз пыталась отыскать след мужа. Ни в тюрьме, ни в полиции ей не сказали, куда его выслали из Екатеринослава. Наконец удалось узнать, что его отправили в полтавскую тюрьму.
Не раздумывая, поехала туда с ребенком на руках. Сначала тюремное начальство и
В больнице Григорий попал в заботливые руки доктора Кухаревского, человека мягкого, сочувствующего прогрессивной молодежи. Он бесплатно сделал Петровскому операцию и даже подкармливал больного, принося из дому разную снедь.
Выписавшись из больницы, Петровский прежде всего стал думать о заработке. Но в это время неожиданно пришел вызов из воинского присутствия села Печенеги, что неподалеку от Харькова, куда Григорию надлежало явиться на повторный призыв. И Доменика снова отправилась в Полтаву к доктору Кухаревскому.
Аккуратный, под железной крышей дом доктора Кухаревского стоял на тихой зеленой улице, неподалеку от особняка городского головы. Сюда и пришла вместе с сыном Доменика.
— Не волнуйтесь, — сказал Кухаревский. — Операция прошла успешно, теперь ваш муж будет поправляться.
— А пока от ветра валится, — грустно произнесла Доменика, с надеждой глядя на доктора. — Я пришла к вам за помощью…
— Чем могу служить?
— Мужа призывают на военную службу…
— В солдаты он не годится. Тут я вам помогу, — пообещал Кухаревский. — Завтра мы все сделаем. А теперь — ужинать…
— Нет, нет… — начала было Доменика.
— Не отказывайтесь. Сейчас придет одна девушка, и мы все вместе поужинаем. А вот и она! Знакомьтесь, Лариса, это Доменика Петровская.
Лариса с восхищением слушала Доменику, когда та рассказывала о всех своих злоключениях.
— Какая вы смелая!
Девушка любовалась ее красотой, манерой держаться — простой и в то же время интеллигентной. «У нее прирожденный такт, — подумала Лариса, — этому ни в каких институтах не научишься…»
После ужина Кухаревский извинился перед гостями и отправился в больницу. Мальчика уложили спать.
Доменика с Ларисой остались вдвоем. Между ними завязалась беседа. Порой человеку, которого видишь впервые, расскажешь больше, чем давнему знакомому. Приглушенные голоса долго звучали в сгущающихся сумерках.
— Я видела вашего мужа… — Волнение, охватившее Ларису в тюремной канцелярии, снова овладело ею. Дрожащим голосом она сказала: — Я нечаянно обидела его…
Коротко рассказала о посещении тюрьмы, о разговоре Шуликовского с Петровским, о его словах, обращенных к ней…
— Я не хотела его оскорбить… Если бы знала, не пошла в тюрьму. Вы скажите Григорию Ивановичу обо всем…