Прямой эфир
Шрифт:
— И не думал. У тебя прекрасное резюме…
— С отсутствием опыта, — перебиваю, мгновенно смутившись собственной наглости.
— Зато с подающим надежды на будущие свершения дипломом. Я окончил тот же вуз, поэтому доверяю твоему табелю. Присядешь?
Я послушно устраиваюсь на стуле, подобно прилежной ученице, сложив руки на коленках, и терпеливо жду, пока он обойдет стол и усядется напротив.
— Станете гонять меня по экономическим терминам? — нервно тереблю трикотажную ткань, гадая, для чего, вообще, он сегодня вызвал меня к себе. — Или решили позабавиться над тем, как я сгораю от стыда?
— А тебе есть чего стыдиться? — Лисицкий приподнимает бровь, придвигаясь ближе к столу.
— Я показала вам средний
— Разве мы не решили забыть о том случае? И когда мы вдвоем можешь не выкать.
— Не могу. Субординация, — вызываю у него улыбку, все еще не отойдя от шока. — Так зачем вы меня позвали?
— Хочу предложить тебе новую должность. Елена Юрьевна, — видимо, говорит о своей секретарше, иначе, зачем кивает на дверь, за которой устроилась его помощница, — дорабатывает последнюю неделю, и я буду рад, если ты согласишься занять ее место.
— Я бухгалтер. Не секретарь, — отрицательно качаю головой, даже не думая соглашаться. Не для того я пять лет грызла гранит науки, чтобы виртуозно заваривать кофе для лощеного босса.
— Знаю, и считаю, что тебе будет полезен этот опыт. Ты явно не из робкого десятка, молода и амбициозна…
— Поэтому никогда не соглашусь тратить свое время на сортировку почты. Мне нужен стаж. Три года, чтобы сдать квалификационный экзамен.
— Хочешь стать аудитором? — перебивает, доставая из ящика какую-то папку.
— Да. И не хочу терять свое время понапрасну. С таким же успехом, я могла бы устроиться официанткой — поверьте, в Москве оставляют неплохие чаевые.
— Тогда взгляни на это иначе? Вникнешь в дела фирмы, будешь присутствовать на важных сделках, получишь возможность изучить специфику производства изнутри. Если сработаемся, и ты получишь аттестат, обещаю рассмотреть твою кандидатуру на должность внутреннего аудитора.
— А вам это зачем?
— Затем, что я доверяю своему чутью. Ты ведь отличница по природе, другая бы никогда не решилась явиться к начальнику в помятой рубашке и дырявых башмаках. Женщины уж слишком пекутся о своем внешнем виде, предпочитая сражать мужчин собственной неотразимостью, нежели стремлением к покорению новых высот. Но не ты. Плевать на все, если от этого зависит будущее, так? А я ищу именно это. Думаешь, почему мой секретарше пятьдесят семь? — задает свой вопрос, но не дает и рта раскрыть. — Потому что она не станет строить глазки, а лучше займется делом.
— Теперь я чувствую себя ущербной, — нервно хихикаю, ведь в двадцать один услышать нечто подобное, удовольствие не из приятных. Я все-таки молода, и не прочь словить парочку восторженных взглядов…
— А зря. Мне нужны мозги. Свежая кровь и желание расти.
Я опускаю голову, взвешивая все за и против, а только что обсуждаемая нами Елена Юрьевна уже расставляет на столе посуду — белый керамический чайник, от которого исходит фруктовый аромат, и две небольших чашки, в одной из которых уже налит крепкий только что сваренный кофе.
ГЛАВА 7
— Они встретились на моем дне рождении, — Слава поправляет микрофон, прицепленный к пиджаку, и спокойно обводит взглядом зал. Чуть дольше задерживается на полысевшем и отъевшемся адвокате, в числе еще четырех гостей, явившемся сюда для очередного пиара, и возвращается глазами к ведущему. Знаю, о чем он думает — я рисковала, принимая предложение редактора, ведь мне никто не обещал, что Егоров — один из самых востребованных юристов страны, окажется в числе приглашенных. Я вытянула счастливый билет, пусть и таким странным способом, добившись его внимания, и теперь Лисицкий наверняка не считает мою затею прийти на телевидение такой безумной. Он один из немногих, кому известно, как настойчиво я пробивалась на прием к Юрию Станиславовичу, неделями обивала пороги его конторы,
Я словно и не замечаю огромной бородавки под его носом, блестящей лысины и внушительного брюха — для меня он бог, идол, которому я готова поклоняться и целовать ноги, не видя спасения ни в ком, кроме этого, умудренного опытом человека. Если Егоров только согласится протянуть руку помощи, я смогу вновь обнять своих детей и позабыть этот кошмар, растянувшийся на долгие месяцы, лишенные звонкого детского смеха. Хотя, кого я обманываю? Подобное не забывается — это навеки останется в кошмарных снах, преследующих по ночам, в мыслях, над которыми я не властна и вряд ли смогу запретить им приходить в мою голову так часто, как им того захочется.
Игорь хотел меня уничтожить, заставить себя презирать, ударить меня побольнее, но он даже не подозревает, что этот выстрел стал контрольным. Я отчаялась — от меня прежней ничего не осталось, и чем дольше я буду позволять мужу считать себя победителем, тем больше рискую потерять веру в лучшее, наблюдая за его довольной физиономией.
— Что вы испытали, увидев свою первую любовь спустя четыре года? — Смирнов оставляет Лисицкого в покое, вновь вовлекая меня в разговор.
— Удивление, — вряд ли в одно слово можно уместить тот фейерверк, что взорвался внутри меня, едва Громов опустился на стул. Помню, как он над чем-то смеялся со Славой, наградив меня сухим «здравствуйте», а я уже была бессильна перед его магнетизмом — жадно впитывала в себя изменения, произошедшие в нем с момента нашей последней встречи: голос стал грубее, с небольшой хрипотцой, словно он много курит или часто на кого-то кричит; глаза выразительней, с еле заметными морщинками в уголках, и все такие же темные, словно ночное небо перед грозой; плечи шире, и в тот момент их поглаживала статная брюнетка, прильнувшая к его боку.
— Он вас узнал?
— Не сразу, — тру висок, чувствуя, как начинает болеть голова…
***
Зима.
Нет, ничего я не предчувствовала. Этот день обещал стать одним из многих, в череде размеренных будней: утро было обычным, ничем не примечательным и прошло вполне спокойно, без малейшего намека на маячащее на горизонте потрясение. Мягкий январский снег беззвучно падал на шапки прохожих, видимо, даже не думая прекращаться, и к тому моменту, когда я все-таки дошла до бизнес-центра, меховая опушка моего пуховика покрылась тонким слоем снежной крошки. Сбросила надоедливые кристаллики себе под ноги и уверенной походкой проследовала к лифтам, на ходу избавляясь от обмотанного вокруг шеи шарфа.
Звуковой сигнал, известивший меня о прибытии лифта подействовал отрезвляюще — я быстро проскользнула вглубь кабинки, и, забившись в угол, прижала к себе небольшую коробку со свежими пирожными, переживая, что в ставшей уже привычной утренней давке, не смогу донести их до кабинета. Что делать, уставшие к концу недели работники, не слишком-то милы и обходительны в столь ранний час, и то и дело норовят пихнуть тебя локтем, напрочь забывая о приличиях.
— Чего вы так рано? — сбиваюсь с шага, заметив устроившегося на моем рабочем месте Лисицкого. Немного потрепанный, помятый и совершенно невыспавшийся начальник подпирает кулаком щеку и уже не сводит с меня своих внимательных глаз. Еле заметно улыбается, и, молча, следит за моими движениями: наблюдает, как я неспешно снимаю свой пуховик и прячу в небольшом шкафу; словно прикованный, провожает взглядом мою руку, расстегивающую молнию на сапоге, и отмирает только тогда, когда я встаю с кресла, уже нацепив на ноги туфли.