Прямой эфир
Шрифт:
— Куда? — вскрикивает Юля, в то время как я уже отбираю поднос из ее рук, толкая деревянное полотно своей пятой точкой, уворачиваясь от загребущих пальцев.
— Я отнесу. Прости, но здесь каждый сам за себя, — быстро юркаю в кабинет, с трудом удерживая свою ношу, и захлопываю ее прежде, чем Юля успевает влететь следом.
От тяжелого запаха табака и мрачного освещения в комнате, я не сразу замечаю стол, за которым устроился самый красивый мужчина из тех, кого мне когда-либо доводилось встречать. Он уставился в одну точку, то и дело поднося к губам бокал с янтарной жидкостью,
Шторы на окнах из плотной тяжелой ткани наглухо задернуты и не позволяют солнечному свету проникать сквозь панорамные окна, лампы погашены, а с одного из стульев небрежно свисает пиджак — прекрасный антураж для ухода в себя. Да и щетина на щеках Громова, эти темные круги под глазами буквально кричат о том, что в эту самую минуту мужчина переживает какую-то драму, добровольно отгородившись от мира…
— Ваш кофе, — все же решаюсь заявить о себе, и уверенно ставлю перед ним поднос. Обхожу его стол, морща нос от затхлого запаха никотина, и избавляюсь от пальто, аккуратно повесив его на спинку кресла.
— Лиза? — с трудом сфокусировавшись глазами на моем лице, Громов с шумом водружает бокал на заваленную поверхность стола. — Ты…
— Пришла по делу. Вчера у вас была назначена встреча с Вячеславом Андреевичем, но судя по вашему виду, болезнь прогрессирует, — брезгливо приподнимаю пустую бутылку бренди и демонстрирую ее Гоше, чьи брови уже удивленно взлетают вверх. — Ваша секретарша сказала, что вам нездоровится.
— Немного, — ухмыляется, подливая себе коньяка. — Будешь?
— Я на работе. Не думаю, что мой босс погладит меня по голове, если от меня будет пахнуть спиртным.
— Как хочешь. Зачем пришла?
— Документы, — радуюсь, что в полумраке, ему не удастся разглядеть моих пунцовых щек — я слишком долго его разглядываю, и теперь сама стыжусь собственной заинтересованности.
Но разве можно меня осуждать? Посмотрела бы я на вас, имей вы возможность увидеть мальчишку из параллельного класса, в которого втрескались лет в пятнадцать, или соседа по лестничной клетке… Тело живет по своим законам: сердце не спрашивает в чьем присутствии пропускать удары, а глаза сами решают, чей образ хотят запомнить навеки.
— Подпишешь? — демонстрирую ему кожаную папку, отбросив в сторону приличия. Сейчас передо мной не большой начальник, не уверенный в себе пятикурсник, а сломленный, совершенно разбитый человек, с чего-то не отводящий своего захмелевшего взгляда от моего лица. Откидывается в кресле, устроив руку на подлокотнике, и, подперев ладонью щеку, потирает свой подбородок, словно не слыша моего вопроса.
— Ты изменилась, Копчик, — растягивает слова на манер умудренного жизнью философа. Теперь спускается взором ниже, к моим ногам, спрятанным под офисными брюками, и чуть дольше задерживается на моих бедрах. — Где твой ужасный джемпер?
— Прости? — наверное, он слишком пьян, потому что я с трудом разбираю слова.
— Тот джемпер в жуткий цветочек? Не знаю почему, но он до сих пор стоит у меня перед глазами…
— Выбросила.
— И к лучшему. В ней ты была похожа на пятиклашку, — роняет беззлобно Громов и замолкает, о чем-то задумавшись.
Хочется верить, что он не вспоминает, как я краснела в его присутствии не в силах связать и пары слов, с детской непосредственностью выкрикивая сквозь набирающую обороты истерику, что для меня он не простое увлечение. Он моя настоящая любовь со всеми вытекающими из этого последствиями: депрессией, навязчивыми мыслями, глупыми фантазиями и разглядыванием его фото в социальных сетях.
Боже, только сейчас, глядя на мужчину, с закатанными рукавами и расстегнутыми верхними пуговками на груди, понимаю, что он сделал мне одолжение — в его богатую пресыщенную благами жизнь в свои шестнадцать я бы никогда не вписалась… Впрочем, как и сейчас, поэтому не позволяю ностальгии брать верх, и улыбнувшись, подхожу ближе, раскрывая документы на нужной странице. Ни к чему все эти воспоминания.
— Подпись, — указываю пальцем на нужную строчку, выдерживая поединок взглядами.
— Почему Слава сам не приехал?
— Спросишь лично, мне не положено оспаривать решения начальства, — я беззастенчиво вру, нетерпеливо вручая Гоше его же ручку. — Без нее не видать мне повышения. Так что, прояви свои лучшие качества и можешь продолжать опустошать бар.
— Ладно. Хотите слушать? Пожалуйста. Только не ждите, что моя история будет романтичной. В феврале Слава попросил меня отвести Громову документы. Наверное, начало было положено именно тогда, — Лиза безостановочно теребит салфетку, больше не обращая внимания на слезы, поблескивающие на щеках.
Это больше похоже на доверительный разговор с психоаналитиком или лучшей подружкой: словно и нет никого вокруг, кроме все так же продолжающего удерживать ее ладонь ведущего и… Славки, который, не моргая, следит за женщиной, которая всегда принадлежала мне.
Я не обращаю внимания на гул автомобильных клаксонов за окном машины, и словно нахожусь в отдельной вселенной, существование которой напрямую зависит от вещания федерального канала. От возможности видеть и слышать ту, что подарила мне не только свою душу, без боя сдавшись моей власти, но и детей, которых я так безжалостно у нее отобрал…
Поднимаю тонированное стекло, не желая отвлекаться на шум городских улиц, и закуриваю, наперед зная, что облегчение мне это не принесет: вокруг шеи словно обмотали веревку и тянут, вознамерившись лишить меня кислорода… Чем дольше говорит моя жена, тем отчетливее до меня доходит смысл случившегося — я испортил ее жизнь, занял чужое место, лишив кого-то другого возможности сделать ее счастливой. И что самое страшное, даже сейчас, видя слезы в ее глазах, я вряд ли смогу отступить.
— Он предложил мне выпить кофе в небольшом кафе за углом, — я прислушиваюсь к севшему голосу Лизы, сжимая руки в кулаки и старательно заглушая проснувшуюся совесть.