Прямой эфир
Шрифт:
— Я понимаю, — делаю шаг по направлению к Лизе, но тут же останавливаюсь, подмечая, как дрожит ее подбородок. Запускаю руку в волосы, умелым движением смахивая с них мелкие капли, и расстегиваю пальто, отбрасывая шарф на диван. — Мы не должны рушить жизнь ребенка, только лишь потому…
Осекаюсь. Господи, я что-то не то говорю…
— Почему? — Лиза же явно намерена докопаться до сути. — Договаривай.
Наступает на меня, но, не пройдя и двух шагов, словно опомнившись, что нужно держать расстояние, замирает, крепче вцепляясь пальцами в крупную вязку своей накидки.
— Потому
— Нет. Совсем нет.
— Тогда что? Считаешь, что твоя любовь к другой это не повод для расставания? — в этот раз сорвавшиеся с ее уст слова звучат не как обвинения, а как прямая констатация факта. Реальность, которую стоило лишь облачить в вопрос, и из женских глаз тут же хлынул поток горьких слез. Отворачивается стремительно, поднося ладони к лицу, и еле различимо всхлипывает, с каждым тяжелым вздохом все глубже пронзая мою душу острой иглой.
Боже! Знать я не знаю, что делать: что говорить, как умолять, что обещать и…
— Лиза, — и сам не узнаю свой голос, не осознавая, что нарушаю ее пространство, когда так близко приближаюсь к притихшей в своем горе женщине.
Подавляю ее протест, обнимая трясущиеся плечи, и с удивлением понимаю, насколько сильно скучал по ее запаху, по тому, как ощущается ее кожа, не прикрытая съехавшим с ключицы свитером, по мягкости волос, в которых прячу свое лицо, на секунду позволяя себе забыть, что мои прикосновения ей противны. А она дергается. Дергается, со стоном вырываясь из моих объятий, и вжимается в подоконник, отворачиваясь.
— Прости, — получается слишком тихо, но я знаю, что она расслышала мою просьбу. Надо ли повторять?
— Прости, — теперь громче, почти надрывно, наверно поэтому жена отвлекается от обзора зимнего пейзажа за окном и до красноты прикусывает нижнюю губу, продолжая стоять, словно статуя, опустив глаза, в то время как я уже не могу отвести от нее взора.
— Я… Господи, — медленно скольжу ладонью по своему лицу, немного задерживая пальцы на приоткрытых губах, — я не человек, Лиза, мне нет оправдания… Что я наделал?
Только разве мне кто-то ответит? В голове миллиарды мыслей, так яростно мечущихся в моей черепной коробке, что ухватиться хотя бы за одну не так-то просто.
— Игорь, я не хочу говорить.
— Дай мне минуту, — прошу, но женщина уже уверенно качает головой, стирая влагу с раскрасневшейся кожи.
— Не нужно. Просто уйди…
— Дай один шанс. Один-единственный шанс доказать, что я могу все исправить, — мечусь по комнате, не зная, как достучаться до жены, сквозь броню которой мне вряд ли удастся пробиться.
— Не хочу, ясно! Чего ты от меня ждешь? Пятнадцать минут назад ты готов был уйти, не посчитав нужным сказать на прощанье хоть что-то! — срывается на крик, яростно смахивая со щек соленые бусины. — А теперь просишь меня забыть обо всем что сделал? Только лишь потому, что ребенок должен расти в полной семье, — полоснув по мне полным обиды взглядом, Лиза указывает мне рукой на дверь.
Не этого она ждала. Она всего лишь маленькая, хрупкая женщина, безжалостно преданная своим
ГЛАВА 28
Игорь
Я потерял сон. Ничто так не отрезвляет человека, как твердое «нет» из уст той, от кого прежде вы не знали отказа. Тем более, если отвергающая вас женщина носит под сердцем вашего ребенка…
Прикрываю глаза, откинувшись в неудобном кресле, и впервые жалею, что избавился от старого отцовского стула, в котором работать было куда комфортнее.
— Игорь Валентинович, — да и новая секретарша, постоянно взвизгивающая на всю приемную, стоит мне внезапно выйти из кабинета, радости не добавляет. Так заунывно тянет мое имя, что мне хочется разнести этот чертов селектор бейсбольной битой.
— К вам тут женщина, — нагоняет тумана, намеренно замолкая на самом интересном месте, и громко сопит, ожидая, когда же я задам закономерный вопрос.
— Кто?
— Кхм, — Виктория откашливается, и с небольшой заминкой все-таки выдает:
— Она не представилась, но уверяет, что в ы всегда ей рады.
Яна. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы с первого раза не угадать, кто с такой самоуверенностью уже стучит в дверь моего кабинета. Не ждет приглашения, толкая деревянное полотно, и тут же предстает передо мной во всей красе: серые полусапожки на высоком каблуке, тесная плотная юбка молочного цвета и блузка — просторная, в тон обуви, и слегка просвечивающая бюстгальтер.
Женщина плавно покачивает бедрами, двигаясь словно лиса, загнавшая в угол зайца и уже предвкушающая вкусный ужин, и поставив свою сумку на столешницу, садится с ней рядом, забрасывая ногу на ногу.
— Соскучился? — слегка подается вперед, хватая карандаш из подставки, и начинает покусывать тупой кончик, не забывая томно на меня поглядывать. — Я вот жутко скучала.
Я не видел ее с той самой ночи, когда, нацепив на себя безразмерный халат, она кричала мне вслед не самые приятные слова. Отстранился от наших с ней отношений и, если быть честным, настолько погрузился в себя и анализ своих поступков, что толком и не вспоминал о жгучей брюнетке, забрасывающей мой мобильный гневными СМС. А сейчас и подавно — думаю о жене, о предстоящем разводе и перспективе стать воскресным папой, о кипе бумаг, скопившейся на моем столе, о друге, с которым так ни разу и не созвонился… о чем угодно, но только не о ней.
Мой мир трещит по швам, а она все так же красива, уверенна и сексуальна, но отчего сейчас, сидя в этой соблазнительной позе с плавным прогибом в пояснице и приоткрытыми губами, терзающими корпус карандаша, я не нахожу ее привлекательной. Так долго томился в ожидании ее прихода в мою жизнь, а, получив желаемое, ужаснулся — тех потерь, что я понес с ее появлением, она никогда не стоила…
— Нравлюсь? — заметив, что я слишком долго молчу, изучая хорошо знакомое мне лицо, призывно улыбается, меняя позу, и теперь едва ли не лежа на жесткой столешнице, взбивает рукой свою прическу.