Прямой эфир
Шрифт:
Нет. Но скажи я об этом вслух, мое четырехмесячное безумие станет достоянием общественности — уж эта женщина не побрезгует известить всех и каждого, что на протяжении долгого времени являлась моей любовницей.
— Ты плохо выглядишь, Игорь. Работа тебя доконает, — произносит, и уже ведет кончиком языка по верхней губе, исследуя помещение задумчивым взглядом. Знаю, что вовсе не переживает за мое состояние, но и не думаю смеяться, когда она не слишком-то умело разыгрывает неодобрение, останавливаясь глазами на толстой папке, принесенной мне Викой в начале трудового дня. Плевать ей на все, но если бы она захотела
— Бедный, мне даже кажется, ты постарел! Размять тебе плечи? Или… — замолкает, недвусмысленно сверкнув взором, и принимается медленно расстегивать верхнюю пуговку своей блузки.
Странный она человек — неужели считает, что секс лекарство от всех болезней? Или по-другому и не умеет вовсе?
— Не стоит. И сядь на стул, пока кто-нибудь не зашел, — я не хочу проверять, насколько хватит моей выдержки, и намеренно не слежу за игрой ноготков с перламутровыми пуговицами, еще памятуя о том, как быстро сдался в прошлый ее приход. Кошусь на дверь, проверяя, плотно ли та прикрыта, и благодарю небеса, что Яне хватило ума не сделать секретаршу невольной свидетельницей нашего разговора. Последнего разговора, ведь права на ошибку у меня больше нет.
— Брось, через твою помощницу не так-то просто прорваться. Так что внезапных гостей можешь не ждать, — никак не уймется, продолжая все так же занимать мой стол.
— Но ты ведь здесь. Слезь, — говорю тверже, отбирая и теперь возвращая в органайзер горемычный карандаш, которым женщина принялась игриво водить по моей груди, свято веруя, что и сегодня одержит победу.
— У меня дар — устоять перед моим обаянием невозможно. Кстати, как жизнь? — теряя боевой настрой, все-таки садится напротив, мгновенно становясь серьезной. Даже волосы поправляет, стараясь привести в порядок пряди, которые несколькими секундами ранее взбивала пятерней.
— Видишь, в отличие от тебя, мне не плевать, как ты проводишь дни. Надеюсь, все хорошо?
— Не жалуюсь.
— Счастливчик. А у меня все не так радужно, — картинно хлопает ресницами, теперь поглядывая в сторону, и после шумного вдоха, поясняет:
— Видишь ли, мне отчего-то кажется, что мной воспользовались. Жестоко. Развлеклись и выбросили.
Хочет пристыдить? Бросьте, не ей читать мне лекции о том как правильно расставаться с людьми — мне пришлось довольствоваться мятой запиской и рваным разговором в тесной подсобке.
— Мне знакомо это чувство, — отвечаю холодно и больше не смотрю в ее сторону.
Делаю вид, что увлекся бумагами, но тонкие женские пальцы уже вырывают из моих рук отчет, с которым я должен был ознакомиться еще утром. Вот уж не думал, что когда-то предпочту дела ласкам некогда любимой женщины… Да и была ли любовь? Страсть, волнение, похоть, тяга на каком-то животном уровне — да. Но разве за это любят?
— Ты мне даже не звонишь! Неужели неинтересно, как я живу? — Яна зло сверкает глазами, цепляясь взглядом за снимок жены, все так же стоящий на своем законном месте, и недовольно сводит брови на переносице.
— Я оплатил квартиру на полгода вперед, так что не сомневаюсь,
— По-твоему, все упирается в деньги? А как же мое душевное состояние? Оно тебя больше не заботит?
Пожалуй, верь я в наличие у нее души, хорошенько спрятанной в яркую обертку, непременно терзал бы себя и этим. Страдал, в привычной для себя манере, закрывшись в неуютной спальне своей городской квартиры с верным товарищем — коньяком, и ругал бы свою бестолковую голову, что навлек страдания еще и на Яну.
Но мне повезло — у меня было достаточно времени осознать, что ни о каких чувствах с ее стороны и речи идти не может. Она дарила мне эмоции и жгучую страсть, я ей — жилье в центре Москвы, личный автомобиль и кредитку, с которой она до сих пор щеголяет по столичным бутикам. Надеялся ли на что-то? Да. Определенно питал иллюзии, стоило мне увидеть ее за той же барной стойкой, где когда-то у нас все завязалось. И даже чуть позже, когда придумывал отговорки и задерживался допоздна, оттягивая момент расставания с Яной, прижавшейся ко мне своей оголенной кожей под невесомой шелковой простыней… Даже в тот день, когда Лизе суждено было узнать о нашей с ней связи, задумывался, а не это ли счастье? Единение тел, порывистого дыхания, хриплых стонов… А теперь понимаю, как заблуждался. Счастье — в семье, что с такой как Яна никогда не построишь, в разговорах, которых мы толком и не вели, в совместных мечтах, которые, к сожалению или к счастью, с этой женщиной у нас слишком полярны.
— Ты, вообще, здесь? — щелкает своими пальцами перед моим лицом и уже встает, пылая праведным гневом.
Надеюсь, она собралась уходить, хотя к сумке своей не прикасается. Просто нависает над столом, раз за разом нарушая тишину звонкими щелчками, и мне ничего не остается, кроме как отодвинуть внушительную стопку макулатуры и все-таки решить этот вопрос раз и навсегда. Однажды я разрешил ей взять под контроль мою жизнь, теперь не могу позволить себе такой роскоши, ведь на кону не только мое будущее.
— Я всегда считал тебя умной женщиной. Помниться, ты даже давала мне дельные советы, просила не рушить из-за тебя свою жизнь, — вспоминаю разговор трехлетней давности в парке, — и относится ко всему проще. Так, разве, мы не решили этот вопрос?
— Когда? — взгляд сковывается льдом, а губы, тронутые блеском, поджаты. Лишь на секунду, потому что после, когда женщину настигает осознание, ее уже не остановить…
— Когда ты сбежал от меня? Это ты называешь решением? Или, может быть, ты потрудился объясниться по телефону? — прикладывает указательный палец к щеке, имитируя глубокую задумчивость, но вот уже прожигает во мне дыру, ядовито выплевывая обвинения. — Нет! Ты даже трубку от меня не берешь! Так, когда, по-твоему, мы расставили точки над i?
Вновь тишина, но и она не продлится долго… Яна воинственно подбирается, словно готовится наброситься на меня с кулаками и впервые на моей памяти выглядит такой ошеломленной:
— Погоди, ты так бросил меня, что ли? — даже краснеет, удивленно приоткрывая рот. — Ради нее?
Злюсь, когда поддетая женским пальцем рамка с Лизиной фотографией ударяется о деревянную поверхность стола, разбиваясь на мелкие осколки, но сдерживаю себя и не спеша убираю в ящик оставшиеся снимки, прекрасно зная, на что Яна способна в гневе.