Прыщ
Шрифт:
Не прошло и года, как я с благодарностью вспоминал эти несколько дней проведённых в «застенках Будды» — в оружейной Смоленского князя Романа. Неторопливые объяснения и советы Гаврилы и его работников о многом заставили меня задуматься. Набирая уже свои дружины, я мог, понимая хоть чуть-чуть достоинства разных типов здешнего оружия, сразу избежать малоэффективных вариантов, не наследовать тупо вооружение и производные от него — организацию, тактику — «как с дедов-прадедов», но осознанно навязывать своё. Особенно: в части стандартизации, во внедрении
Заработался допоздна: коли начал кольчугу варить — останавливаться нельзя. Едальня для служивых, где нас кормят, уже закрыта. Подёргал дверь, постучал…
Как сказал Хаям:
«Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало. Два важных правила запомни для начала: Ты лучше голодай, чем что попало ешь, И лучше будь один, чем вместе с кем попало».Первый шаг к мудрой жизни уже сделал — остался голодным. Теперь не пойду в казарму, закопаюсь тут в сугроб… И стану полным мудрецом.
— Боярич Иван Рябина?
— Чего?
Какой-то замотанный по глаза тип. Невысокий, сутулый. Шубейка напоминает слово… салоп. Почему-то.
— Эссс… Господин главный княжий кравчий… эссс… приглашает отужинать-ссс…
Факеншит уелбантуренный! Была у меня надежда… оказалась — глупая. Княжна, кравчий… А! Ещё — скарбник и стольник. Мне бы с этими персонами… встречаться нежелательно. Дантистов никто не любит. В смысле: у каждого из них зуб вырос. На меня.
Чудак приплясывает и кланяется. Замёрз бедняга. Давненько поджидает. Но в оружейку не пошёл — приглашение передаёт с глазу на глаз. Идти к кравчему… и никто про это не знает… Можно ведь и не выйти.
С другой стороны, захотел бы он — я бы уже тут в сугробе лежал. С «пером» в печени. Или «швырком» — в глазике.
А вернее — лежал бы я голенький, постепенно остывая и покрываясь трупными пятнами, в укромном местечке, в уютном мешочке. Который по утру вывезут на дровнях куда-нибудь на мусорку. А потом Акиму мозги вынесут: «Сынок твой с княжьей службы сбежал. А ты изменника покрываешь. Не смог доброго сына воспитать — и тебе самому веры нет. Вотчины и шапки — лишить, батогов — ввалить, плетями — гнать».
Как там Будда про попа сказал: «Этот — может». Кравчий — может тоже. Убежать… не получится. Не ходить? — Прямое объявление войны. На этом поле?! Закопают и не заметят. Надо сходить — воз пощупать, воздух понюхать… Тогда, Ваня, расслабься и получай удовольствие. От безвыходности и неизбежности.
Ну, Вергилий с выбитыми зубами, веди. Полупроводник в салопе — туда проводит, а обратно… как получится.
Кому пшёнка с тресковыми плавниками, а кому румяные пироги с грибами. И кто это сказал, что щука — еврейское блюдо? Просто надо уметь её готовить. Здесь — умеют. Главный княжий кравчий Демьян старательно отрабатывал роль доброго дядюшки. Даже с некоторой дозой умиления и восторга от зрелища моего аппетита.
— Ай-яй-яй… оголодал-то как… а как вытянулся… возмужал-то, возмужал… ну совсем уж муж добрый… жениться, поди, пора… с девками-то как? Заглядываются, поди? А сам-то? Да ладно-то тебе, полно смущаться-то… Эх, помню я в твои-то годы… А ко мне чего не заходишь? Только со стороны и услыхал, что ты нынче на Княжьем дворе обретаешься. Нехорошо, нехорошо. Чай, не чужие ж люди — заглянул бы, проведал. Тебе-то не велик труд, а мне старику, приятно. Посидели б поболтали, глядишь и чего полезного… А чего ты к Гавриле-то пошёл? У него ж — ни съестного, ни хмельного, ни девок красных… А тут-то у меня-то… Сглупил, паря, сглупил. И Аким не подсказал. Быват, голова у него, поди, другим занята. Други добрые, соратники старые… Он, поди, как с вотчины выехал, так все уши прожужжал про Боняту Терпилича…
Оп… Мда… Нет, лучше когда щука — нормальная рыба-фиш, правильно сделанная в сметане, а не наша самоделка. Кости так и не выбрали все. Помереть же можно! В первой жизни я рыбьей костью подавился лет в семь. И с тех пор твёрдо усвоил… Извиняюсь за непрезентабельность, но жить хочется больше: пришлось широко распахнуть рот и слазить пальцами глубоко-глубоко… Нет, не так глубоко, как вы подумали. Но потребовалось… отдышаться и запить.
— За угощение — благодарствую, господин главный княжий кравчий. Пойду я, мне завтра с утра ещё бармицы княжеские чистить да смазывать.
— Ну куда ж ты торопишься?! Как неродной. Будто чужие вовсе. Винца сладкого попробовать не хочешь? Настоящее, прям от греков привезённое, не разбавленное, не задуренное…
Греческое виноградное вино сюда постоянно привозят. Преимущественно — крымское. Белое идёт в церковное миро, красное — на стол. Естественно, его на Руси разбавляют. А для придания… даже не скажу «крепости», здесь говорят: «дурости» — добавляют всякое разное: известь, болиголов, свинец…
— Спасибо за предложение. Не любитель.
Где тут моя шапка с тулупчиком? Пора уже и честь знать. Только стал с лавки подниматься… Ну, чтобы её — честь — узнать, наконец…
— Сядь.
Сел. Глянул на «добрейшего дядюшку» и глаза снова в стол. Не любят здесь прямого взгляда, ой как не любят! Приходится скромничать. А то мне нынче только гонор свой выпячивать: «да я!.. да вас всех…!». Из этого погреба ещё дай бог ноги унести. При таких… «маски-шоу».
«Добрый дядюшка» пропал, как и не бывало. Чуть мышцы на лице сдвинулись, чуть связки в горле легли иначе. Был мил дядюшка — стал волчара матёрый. С подрыкиванием. Другая ипостась. А есть и третья, и четвёртая…
Вот и ещё одна маска вылезла: «дядюшка добрый, но сильно расстроенный». Удручённый. Неправедно оскорблённый в лучших и добрейших чувствах своих.
— Ну что ж ты, Ваня, на меня будто обиженный? Будто я к тебе не во всякий раз по-доброму. И советом полезным, и в деле каком надобном. Вспомни, в прошлую-то встречу — ты ж ко мне чуть не со слезами пришёл! А я тебе и подсказал, и помог, и на путь правильный направил. От души, Ваня, от чистого сердца! Я к тебе с любовью да с лаской, да с добрым словом, а ты мне…