Прыжок в неизвестное

Перуц Лео

Стеффи Прокоп молчала и думала.

– Я все рассказал тебе, Стеффи. Тебе одной рассказал я все. Ты должна решить, виновен ли я или невиновен. Ты знаешь все, все мотивы поведения. Оправдан ли я в твоих глазах?

Стеффи Прокоп покачала головою.

– Нет.

Демба прикусил себе губы.

– Ты, значит, не хочешь мне помочь?

– О да, я хочу тебе помочь. Покажи мне наручники.

– Нет, - сказал Демба.
– Если ты находишь, что я неправ, то мне не нужно твоей помощи. Отчего хочешь ты мне помочь, если осуждаешь меня?

– Я тебе

только что говорила, Стани, - сказала Стеффи тихо и просительно.
– Женщина может любить мужчину, когда он безобразен и когда он глуп. А также, когда он плохой человек, Стани. Покажи мне наручники.

– Нет, - сказал Демба и отодвинулся от Стеффи.
– Зачем?

– Но ведь надо мне на них посмотреть, Стани, чтобы помочь тебе.

Станислав Демба беспокойно поглядывал на дверь.

– Кто-нибудь может войти.

– Нет, они еще обедают, - сказала Стеффи Прокоп.
– Только после обеда приходит сюда отец и ложится на диван. Покажи же.

Станислав Демба медленно и колеблясь выпростал руки из-под накидки.

– В сущности, мне все равно, считаешь ли ты меня преступником или не считаешь. Я признаю над собою только собственный суд, - сказал он и бросил на Стеффи робкий взгляд, изобличавший лживость его самоуверенных слов.

– Так вот какие они, эти наручники!
– тихо сказала Стеффи Прокоп.

– Ты их представляла иначе?
– спросил Демба и проворно спрятал снова руки под накидку.
– Два стальных обруча и тонкая цепочка.

– Цепочка совсем тонкая, - установила Стеффи Прокоп.
– Перепилить ее, вероятно, нетрудно.
– Она встала.
– У папы есть ящик с инструментами. Погоди немного, я пойду за напильником.

Она вернулась с двумя напильниками разных размеров.

– Теперь ты должен изо всех сил растянуть цепочку. Так, хорошо! Теперь нужно торопиться. Она принялась пилить стальную цепочку.

– А что бы тебе грозило, Стани, если бы тебя нашли?
– спросила она. Держи руки спокойно, иначе не выйдет ничего.

– Два года тюрьмы, - ответил Демба.

– Два года?
– Стеффи с испугом взглянула на него.

– Да. Приблизительно столько. Два года. Стеффи Прокоп ничего больше не говорила, только старалась с отчаянным рвением пропилить цепочку.

– Да, - сказал Демба.
– В этом-то весь ужас. В этом несоответствии между виною и карой. Два года пытки! Два года беспрерывного мучения!

– Тише!
– остановила его Стеффи.
– Не так громко. Они слышат в столовой каждое слово.

– Два года пытки!
– тихо повторил Демба.
– Нужно называть вещи своими именами. Тюрьма - это пережиток инквизиции и самый страшный из ее приемов. Мелкие пытки - дыбы и колодки - упразднены, но худшее из мучительств узилище - мы сохранили. День и ночь быть заключенным в тесной камере, подобно зверю в клетке, - разве это не пытка?

– Сиди спокойно, Стани. Иначе я не могу работать.

– Да, и люди это знают, и все же ходят в театры и на прогулки, и едят, и спят. И никого не лишает аппетита и приятного самочувствия и здорового сна сознание, что в это же

время тысячи других подвергаются пытке заключения. Если бы люди были в состоянии вполне уяснить себе эти слова: "два года тюрьмы", продумать их до конца, то не могли бы не зареветь от ужаса и отчаяния. Но у них притуплено сознание, и только однажды низвергнута была Бастилия.

– Но должны же существовать наказания.

– В самом деле? Конечно. Наказания должны существовать. Слушай, Стеффи, я доверяю тебе одну тайну, но не пугайся: наказаний не должно быть на свете.

Демба глубоко перевел дыхание. Покраснев от волнения, запинаясь, хрипло и фанатически он продолжал:

– Не должно быть наказаний! Наказание - безумие. Наказание - это запасной выход, куда устремляется человечество, когда возникает паника. Наказание виновато в каждом преступлении, какое совершается и будет совершено.

– Это я не понимаю, Стани.

– Что человечество властно наказывать, в этом корень всякой духовной отсталости. Если бы не существовало кар, то давно найдено было бы средство сделать невозможным, ненужным и бесцельным любое преступление. Как далеко пошли бы мы вперед, не будь у нас виселиц и тюрем! У нас были бы несгораемые дома и не существовало бы поджигателей. У нас давно уже не было бы оружия и не было бы убийц. У каждого было бы то, в чем он нуждается и чего желает, и не было бы воров. Иногда у меня мелькает мысль: как хорошо, что болезнь - не преступление! Иначе у нас не было бы врачей, были бы одни только судьи.

– Будь же спокойнее, Стани! Я так не могу работать.

– Не выходит у меня из головы маленькая дочурка женщины, моей соседки по лестнице. У этой девочки тоже было однажды столкновение с карающей Фемидой. Мать, держа ее на руках, соскочила с площадки трамвая и упала. Ребенок попал под предохранительную сетку прицепного вагона, ему раздробило ногу, и ее пришлось ампутировать. Казалось бы, и мать и дитя в достаточной мере несчастны теперь. Но нет, этого мало! Тут только выступает на сцену правосудие и желает их покарать. Матери предъявляют обвинение в нерадении и приговаривают ее к денежной пене в тысячу крон. Она - вдова почтового чиновника. Но тысяча крон у нее есть. Она их отложила для своей девочки. И ребенок, ставший калекою, должен еще стать нищим: так желает правосудие! Ребенок должен голодать. Видишь, как обстоят дела, когда карают судьи человеческие! И этим-то судьям, с их гнусной манией "наказания", я должен был отдаться в руки?.. Ты еще не кончила, Стеффи?

– Нет! Ничего не выходит! Цепочка слишком крепка! Ничего не выходит, Стани!
– всхлипнула Стеффи и взглянула с отчаянием и безнадежностью на несчастные руки Станислава Дембы.

Глава X

– Что с тобою, обезьянка? Мне кажется, ты плачешь. Что случилось?

Господин Стефан Прокоп так внезапно появился в комнате, что у Дембы не было времени спрятать руки под накидку. Студент замер на стуле в неподвижной позе и нашел временный приют для своих рук под доскою стола.

– Что-нибудь произошло между вами?
– спросил Дембу господин Прокоп.