Прыжок в высоту + Джулькино детство
Шрифт:
Лесник, увидев, что щенок стоит над самой прорубью, резко крикнул:
— Нельзя, Джулька, нельзя!
Джулька вздрогнул и попятился от черной дыры… Теперь слово «нельзя» соединилось в его сердце с чем-то страшным, черным… «Нельзя!» — и Джулька не дотронется до лакомой колбасы. «Нельзя!» — и не растерзает кошку… Но это все будет потом, не скоро!.. А пока Джулька с удовольствием бежал прочь от дыры, принюхиваясь к тропе. Вот поперек проскользнул длинный и невкусный запах смоленых лыж. Джулька остановился на миг, нюхнул — как посмотрел! — в обе стороны по лыжне. Нет, этот запах ему совсем не нравился. Джулька пробежал
Тогда он стал обследовать, обнюхивать близкие окрестности Лесникова дома: утоптанные пятачки снега, неказистую, как бы прихрамывающую на одну сторону сараюшку и сам дом. Невдалеке, через широкую поляну, стоял заманчивый зимний лес. Джулька был совершенно свободен и мог бы туда побежать, но словно какая-то цепь удерживала его у дома. А «цепь» эта была очень простая — страх! Джулька побаивался далеко уходить от хозяина.
Лесник все это время стоял на крыльце и с удовольствием наблюдал за Джулькой. Он думал, как научит щенка искать следы, как сделает из него заядлого охотника, сколько дней и ночей проведут они совсем одни в лесу. А когда Джулька окончательно вырастет, станет большим, взрослым псом, охотником, он поймет, что его хозяин — великий следопыт с твердой рукой и острым глазом. Об этом тоже думал старый Лесник и был спокоен и счастлив.
А Джулька продолжал носиться по снегу — осматривать, обнюхивать свои новые владения… Наконец он устал, ему захотелось домой, туда, где миска с едой, подстилка в уголке у стены и тепло, которое расползается от печки и накрывает невидимым одеялом.
Джулька, шлепая лапами, вбежал на крыльцо. Однако дверь молчала, притворившись стеной: она была закрыта. А сам Лесник возился у сарая. Вот он вытащил какой-то ящик… или не ящик? Джульке эта вещь была знакома и чем-то тревожила. Поэтому он так и остался стоять на крыльце и продолжал наблюдать за хозяином.
Это была конура, которая осталась от прежней собаки. Лесник поставил ее у сарая, туда, где она стояла уже много лет. Это было хорошее, тихое место: справа конура была защищена домом, за спиной у нее был сарай, а слева спереди стоял лес.
Потом Лесник сходил в дом, вынес Джулькину подстилку и миску. Джулька был очень удивлен, однако ему хотелось есть, и он потрусил за Лесником и миской. А подстилка— это он уже знал — была его «местом», как бы его домом. И вот теперь Лесник уложил ее в конуру.
Похлебка оказалась сегодня особенно вкусной: как видно, Леснику не хотелось обижать
Джулька бросил есть и помчался следом за хозяином. Но Лесник обернулся через плечо и резко крикнул:
— Нельзя, Джульбарс!
«Нельзя» — это была страшная черная дыра. Джулька остановился, не понимая, чего хочет хозяин.
— Место, Джульбарс, место! — строго, но уже мягче произнес Лесник.
«Место» — это была подстилка. Но ведь она в конуре… Джулька поплелся к конуре. Ему было обидно. Но в то же время от конуры так хорошо пахло давно знакомым — теплым, сладким, шерстяным. От конуры пахло собакой, такой же лайкой, как Джулька и его мать. Джульке это припомнилось очень смутно, как будто даже не припомнилось. Он залез в конуру, обнюхал там все, вылез, доел вкусный суп, сбегал на всякий случай к двери. Дверь молчала, и Лесник не появлялс я. Тогда Джулька окончательно вернулся в конуру.
Похолодало, Джулька свернулся в клубок, укрыл морду и лапы хвостом и, поглядывая одним глазом на синеющий и темнеющий снег, на уже темный лес, стал вспоминать, что, кажется, была когда-то такая же вот конура… нет, не такая, но очень похожая, и был еще кто-то. Кажется, Лесник… Нет, не Лесник. А кто же?..
Джулька уснул и во сне вспомнил, кто. был с ним в конуре, ему приснилась большая добрая собака — его мать. Но маленькие щенки никогда не помнят своих снов. И, проснувшись под утро, Джулька уже окончательно уверился, что тогда, давным-давно, в самом начале жизни, в той похожей конуре с ним был Лесник… А кто же еще-то?!.
Прошла неделя. Джулька вполне освоился с новым жильем и с новыми своими владениями. Как мы уж знаем, дом Лесника стоял на большой поляне, окруженной высоким, как бы дремучим лесом. Конечно, лес этот не был дремучим: ветер приносил сюда скачущий отзвук далеких поездов, по воскресеньям здесь мелькали свитера лыжников. Но у Джульки была короткая память, и по вечерам— особенно по вечерам! — ему начинало казаться такое, от чего шерсть сама поднималась на загривке, и он начинал рычать в темноту, стараясь изо всей силы, чтоб его рык вышел побасовитей.
— Ну и Джулька! — удивлялся старый Лесник. — Ну и молодец. Чует!
А Джулька, ободренный похвалой, начинал громко брехать, и сейчас же в ответ ему начинало браниться эхо. Леснику это скоро надоедало, и он говорил с укоризной:
— Ну, Джуля, хватит, не будь пустомелей…
Гавкнув еще раз пять, Джулька замолкал, тотчас замолкал и его невидимый противник. Джульку это очень удивляло. А кругом воцарялась такая тишина, что, казалось, было слышно, как стоят деревья, укрытые снегом.
С тех пор, как Джулька родился на свет, была все зима и зима — то ясно и морозно, то шипела и завывала метель. И Джулька уже поверил, что на свете только и может быть снег, зима и холод. Но вот в середине февраля вдруг грянула затяжная оттепель. Джульке к тому времени уже минуло три месяца, и он многое научился понимать и подмечать.
Первые два дня мокрыми волнами накатывался южный ветер. Цепляя верхушки сторожевых сосен, над лесом и над домом шли рыхлые тучи. Леснику нездоровилось, да и Джульке было как-то не по себе. У него тоскливо ныло сердце, и все казалось, что случится какая-то беда.