Прыжок за борт. Конец рабства. Морские повести и рассказы (Сочинения в 3 томах. Том 2)
Шрифт:
Раздался громкий стук в тумане, немного спустя сменившийся ровным поскрипыванием невидимых весел в уключинах. За исключением этого, ничто не изменилось, и если бы не поблескивали мокрые лопасти весел, то казалось бы, по словам Брауна, будто они в облаках летят на воздушном шаре. После этого Корнелиус не проронил ни слова и только ворчливо приказал кому-то вычерпать воду из его каноэ, которое шло на буксире за шлюпкой. Понемногу туман побелел, и впереди стало светлеть. Налево Браун увидел мрак, словно поглядел вслед уходящей ночи. Вдруг большой сук, покрытый листьями, навис над его головой, и ветви, с которых стекала роса, показались вдоль бортов лодки. Корнелиус безмолвно взялся за румпель.
ГЛАВА XLIV
Думаю, что они больше
— Я даю вам возможность свести с ними счеты, слышите вы, калеки? — обратился он к своей банде. — Смотрите же, не упустите случая!
В ответ послышалось злобное ворчание. Корнелиус беспокоился о своем каноэ.
Тем временем Тамб Итам достиг места своего назначения. Туман несколько задержал его, но он греб упорно, придерживаясь южного берега. Мало-помалу светлело. Берега по обе страны реки казались темными полосами, на которых можно было различить неясные очертания каких-то столбов и теней из переплетенных вверху веток. На воде лежал еще густой туман, но дозорные смотрели зорко: когда Тамб Итам приблизился к лагерю, два воина вынырнули из тумана и сердито его окликнули. Он им ответил, вскоре к нему подплыло каноэ, и он обменялся новостями с гребцами. Все шло хорошо. Беда миновала. Тогда воины в каноэ отпустили его челнок, за борт которого они держались, и тотчас же исчезли из виду. Он продолжал грести, пока не донеслись до него спокойные голоса; в рассеивающемся тумане он увидел огни костров на песчаной полосе, за которой вставали высокие деревья и кусты. Здесь также был дозорный пост, и Тамб Итама снова окликнули. Он назвал свое имя, дважды ударил веслом, и каноэ врезалось в берег. Это был большой лагерь. Люди отдельными группами сидели на корточках и заглушённым шепотом беседовали. Дымок вился в белом тумане. Маленькие шалаши, приподнятые над землей, были разбиты для начальников отрядов. Мушкеты составили пирамидами, а длинные копья, воткнутые в песок, торчали у костров.
Тамб Итам, приосанившись, потребовал, чтобы его провели к Дэну Уорису. Друг его господина лежал на ложе из бамбука; навес смастерили из палок, покрытых циновками. Дэн Уорис не спал; яркий костер пылал перед ею шалашом, походившим на грубо сделанный ковчег. Единственный сын накходы Дорамина ласково ответил на приветствие. Тамб Итам начал с того, что вручил ему кольцо, подтверждавшее слова посланца. Дэн Уорис, опираясь на локоть, повелел ему сообщить все новости.
Начав с освященной обычаями формулы «Добрая весть», Тамб Итам передал подлинные слова Джима. Белым пришельцам, уезжавшим с согласия всех вождей, надлежало предоставить свободный путь вниз по реке. В ответ на вопрос Тамб Итам рассказал обо всем, что произошло на последнем совещании. Дэн Уорис внимательно выслушал до конца, играя кольцом, которое он затем надел на указательный палец правой руки. Когда Тамб Итам умолк, Дэн Уорис отпустил его поесть и отдохнуть. Сейчас же был отдан приказ о возвращении в Патюзан после полудня. Затем Дэн Уорис снова улегся и лежал с открытыми глазами, а его слуги готовили ему пищу у костра; тут же сидел Тамб Итам и разговаривал с людьми, которые очень хотели получить последние новости из города. Туман все больше и больше рассеивался. Караульные лодки лежали на реке, где с минуты на минуту должна была появиться шлюпка белых.
И тогда-то Браун отомстил миру, который отказывал ему после двадцати лет презрительного и отчаянного разбоя в успехе рядового грабителя. То был поступок жестокий и хладнокровный, и это одно утешало его на смертном ложе, словно воспоминание о дерзком вызове. Неслышно высадил он своих людей на противоположном конце острова и повел к лагерю Буги; после краткого, безмолвного, но весьма энергичного внушения Корнелиус, пытавшийся удрать в момент высадки, покорился и стал указывать дорогу, направляясь туда, где кустарник был реже. Браун, закрутив ему руки за спину, сжал кулаком его костлявые кисти и толчками побуждал идти вперед. Корнелиус оставался нем как рыба, гнусный, но верный своему намерению, которого все же не забывал. У края леса люди Брауна рассеялись, спрятавшись за деревья, и ждали. Весь лагерь из конца в конец раскинулся перед ними как на ладони — никто не смотрел в их сторону. Никому и в голову не приходило, что белые разбойники могли узнать об узком канале за островом. Решив, что момент настал, Браун заорал: «Сыпь, ребята!» — и четырнадцать выстрелов слились в один.
По словам Тамб Итама, изумление было так велико, что за исключением тех что упали мертвыми или раненными, долгое время никто не шевелился после первого залпа. Потом кто-то вскрикнул, и тогда у всех вырвался вопль ужаса. В панике заметались они взад и вперед вдоль берега, словно стадо, боящееся воды. Кое-кто прыгнул в реку, но большинство бросилось в воду только тогда, когда был сделан последний залп. Три раза люди Брауна стреляли в толпу, а Браун — один стоявший на виду — ругался и орал:
— Целься ниже! Целься ниже!
При первом же залпе, говорит Тамб Итам, он понял, что случилось. Хотя он и не был ранен, но упал и лежал, словно, мертвый, хотя глаз не закрывал. Как только раздался первый залп, Дэн Уорис, лежавший на своем ложе, вскочил и выбежал на открытый берег — как раз вовремя, чтобы получить пулю в лоб при втором залпе. Тамб Итам видел, как он широко раскинул руки и рухнул. Тогда, говорит он, великий страх охватил его — не раньше. Белые разбойники ушли так же, как и пришли — невидимые.
Затем эти белые люди удаляются, невидимые для Тамб Итама, и словно исчезают с глаз человеческих; и шхуна так же пропадает, как пропадает украденное добро. Но ходят слухи, что месяц спустя белая шлюпка была подобрана грузовым пароходом в Индийском океане. Два сморщенных желтых скелета с мутными глазами признавали авторитет третьего, который заявил, что его имя — Браун, а его судно, идущее на юг и нагруженное яванским сахаром, потерпело аварию и затонуло. Из команды в шесть человек спаслись он и его два спутника. Эти двое умерли на боргу парохода, который их спас. Браун дожил до встречи со мной, и могу удостоверить, что свою роль он сыграл до конца.
По-видимому, уезжая с острова, они не подумали о том, чтобы оставить Корнелиусу его каноэ. Самого Корнелиуса Браун отпустил перед первым залпом, дав ему пинка на прощание. Тамб Итам, восстав из мертвых, увидел, как Корнелиус бегает по берегу между трупами и угасающими кострами и тихо кричит. Вдруг он метнулся к воде и, напрягая все силы, попытался столкнуть в воду одну из лодок Буги.
— Потом, до тех пор, пока он меня не увидел, — рассказывал Тамб Итам, — он стоял, глядя на тяжелую лодку и почесывая голову.
— И что затем было с ним? — спросил я.
Тамб Итам, пристально глядя на меня, сделал выразительный жест правой рукой.
— Два раза я ударил, туан, — сказал он, — Увидев, что я приближаюсь, он бросился на землю и стал громко вопить и брыкаться. Он визжал, словно испуганная курица, пока не подошла к нему смерть; тогда он успокоился и лежал, глядя на меня, а жизнь угасала в его глазах.
Покончив с этим, Тамб Итам мешкать не стал. Он понимал, как важно с этой страшной вестью прибыть в форт первым. Конечно, многие из отряда Дэна Уориса остались в живых; но иные, охваченные паникой, переплыли на другой берег реки, другие скрылись в зарослях. Дело в том, что они не знали, кто нанес удар… не явились ли еще новые белые разбойники, не захватили ли они уже всю страну. Они считали себя жертвами великого предательства, обреченными на гибель. Говорят, некоторые вернулись лишь три дня спустя. Однако кое-кто тотчас же постарался вернуться в Патюзан, и одно из каноэ, стороживших в то утро на реке, в момент атаки находилось в виду лагеря. Правда, сначала люди бросились за борт и поплыли к противоположному берегу, но затем вернулись к своей лодке и, испуганные, пустились вверх по течению. Тамб Итам опередил их на час.