Псих. Разбег
Шрифт:
И замерла на небольшом пятачке между столиком и диваном в позе античной статуи.
– А сейчас, пожалуй, - проговорила она задумчиво, - я сделаю тебе подарок.
Она протянула руку к комоду и нажала там что-то; в комнате зазвучала тягучая, заунывно-ритмическая мелодия.
Застыв, как соляной столб, я смотрел, как в ритме странного, неправильного рисунка танца в разрезе халата мелькает на долю мига и снова исчезает округлая коленка, бутылочный изгиб икры, изящная напряжённая голень с высоким подъёмом и выпятившимися косточками, вся идеальной формы длинная нога
Под халатом у Лики не было надето ничего - совсем ничего, ни единой полоски ткани. Фигура у неё оказалась бесподобно женственной, сексуальной почти до карикатурности: тончайшая гибкая талия - и округлые, полноватые бедра, мягкая пышная попа; длинные, красивые, фигуристые ноги - и узкие девичьи щиколотки; острые, чуть угловатые плечи с выраженными ямочками над ключицами - и гладкая линия рук. Большие, налитые груди были слегка отвисшими, но это совершенно не портило впечатления.
– Я тебе нравлюсь?
– спросила она.
Моё короткое "да" прозвучало карканьем простуженной вороны.
Когда Лика, опустившись перед тахтой на колени, расстегнула мне штаны и прохладными пальцами погладила низ живота, я уже лез на стену; когда она легонько, балуясь, провела точёными коготками прямо по члену, я заорал, как бешеный мартовский кот.
Секс с Ликой был чем-то изумительным; такого мне испытывать ещё не доводилось. Он длился бесконечность, и плюс ещё одну бесконечность, практически не снижая остроты; волны прибоя накатывали на меня, доводя до невыносимого пика наслаждения - и медленно откатывались, изводя щемящим ожиданием нового прилива. Я, кажется, не сознавал себя, весь отдавшись этим безумно медлительным - и столь же безумно неотвратимым волнам.
Потом я долго лежал, как выброшенная на берег рыба хватая ртом воздух, медленно приходя в себя.
– Тебе понравилось, милый?
– спросила Лика невинным голоском.
– О-о-о, - только и смог выговорить я.
– Приходи ещё, - пригласила она.
– Такого представления всякий раз не обещаю, иногда я бываю уставшей. Но мне кажется, нам всегда будет хорошо вместе. Тебе ведь было хорошо?
– О-о-о...
– снова отозвался я.
– Мне тоже, - призналась она, правильно истолковав мой ответ, и нежно чмокнула меня в щеку.
– Ты такой замечательный, малыш.
Лике я прощал все, даже "малыша".
Так что я стал приходить к ней часто - всякий раз, как только была такая возможность.
***
Я приходил обычно с какими-нибудь сладостями или печеньем, садился на стул в уголке между столиком и комодом и подолгу смотрел, как Лика движется, суетясь, в узком пространстве своей комнаты, слушал её рассказы, жалобы и рассуждения, иногда рассказывал что-нибудь сам. Я никогда не требовал от неё секса - несмотря на то, что безумно хотел её всякий раз, как видел. Честно говоря, мне было не очень понятно отношение к физической любви женщины, для которой это является профессией, источником заработка; я никак не мог уловить, почему в свои выходные, которые она с трудом урывает, чтобы дать себе иногда
Так что иногда мы просто пили чай и разговаривали, и случалось - я уходил от неё, получив только какой-то особенно трогательный, но совершенно не эротический поцелуй на прощание, и тогда мне казалось, Лика благодарна мне за нетребовательность. Но такое все же бывало редко. Чаще она сама начинала игру, будучи необычайно изобретательной, а ещё - внимательной, понимающей и тонко чувствующей настроение. Если все это выразить коротко, я бы сказал так: Лика занималась любовью с любовью - уж прошу прощения за тавтологию.
Однажды, идя к ней, я купил в лабазе бутылку вина - дешёвого, конечно, но все же вина, не сивухи какой-нибудь.
Ликина реакция меня потрясла. Войдя с кухни и увидев на столике бутылку, она завизжала, как включившаяся с ходу на полные обороты автоматическая пила; бутылка была схвачена со стола и бесцеремонно впихнута мне в руки, причём дотрагивалась до неё Лика так, будто я притащил в квартиру и сунул под нос хозяйке как минимум ядовитейшую змею.
– С этим к местным шалавам ходи!
– с трудом вычленял я отдельные фразы в её непрерывном крике.
– Ты к кому пришёл? Ты к б... с этим ходи! Я тебе кто? Ты меня за кого?...
– Прекрати визжать!
– гаркнул я, обозлившись.
– Не хочешь - не пей, но и не ори на меня, поняла?
Она осеклась.
Я прошагал на кухню и решительно вылил содержимое злосчастной бутылки в раковину.
Когда я вернулся в комнату, Лика уже успокоилась - так же мгновенно и полностью, как раньше завелась.
– Извини, Птаха, - она посмотрела на меня печально и так виновато, что вся моя злость моментально испарилась.
– Правда, извини, я не хотела, я... Понимаешь... Я не знаю, как лучше объяснить. Ну, просто, видишь ли, иногда человек знает про себя какие-то вещи. Не предполагает, понимаешь, не догадывается, а именно - знает. Вот так я знаю про себя, что когда-нибудь сопьюсь. Это меня ещё ждёт. Только мне хочется верить, что это будет ещё не скоро.
Столько безнадёжной и спокойной уверенности было в этих словах, что я даже не решился спорить.
Как-то раз Лика открыла мне дверь бледная, как смерть, с черными кругами под глазами - и сразу же легла на диван, натянув плед до самого подбородка.
– Не трогай меня сегодня, Птаха, ладно?
– попросила она тихо и жалобно, так что у меня ёкнуло сердце. Как будто я когда-нибудь делал это без её желания!
– Что случилось?
– спросил я испуганно, присаживаясь у неё в ногах.
– Просто день паскудный, - произнесла она бесцветно, глядя в стену.
Вздохнула. Всхлипнула. И вдруг разрыдалась, отчаянно и горько, как плачут только несправедливо обиженные маленькие дети.
Я растерялся и перепугался окончательно. Встав на колени у изголовья, я торопливо и нежно гладил её по тонким бледно-русым волосам, ладонями снимал слезы со щёк, прикасался к вискам, невнятно переспрашивал то и дело - "ну что ты, маленькая, что?" - и наконец прижал её голову к своей груди, чувствуя, как сотрясается от рыданий её тело и как становится горячей и мокрой моя рубаха.