Психоаналитическая традиция и современность

Лейбин Валерий Моисеевич

В то же десятилетие, когда Лавров высказал свои идеи о бессознательном, русский ученый и педагог К.Д. Ушинский (1824–1870) опубликовал двухтомник «Человек как предмет воспитания» (1867–1869). В своих философских размышлениях о природе человеческого существа он коснулся проблемы бессознательного, подверг критике некоторые ранее существовавшие представления о сознании и психике. В частности, он выступил против картезианского постулата, в соответствии с которым психическое отождествлялось с сознательным. В противоположность приверженцам философии Декарта Ушинский выдвинул гипотезу о наличии в человеке стремлений, предшествующих деятельности сознания, и на этом основании говорил о том, что необходимо принимать «в несознательные душевные явления» (Ушинский, 1871, с. 370).

Критика картезианской философии вовсе не означает, что Ушинский

склонен разделять крайнюю точку зрения, авторы которой делают ставку исключительно на бессознательное, признавая его движущим фактором развития человека и главной побудительной силой, мотивирующей его поведение. Не менее критически он относится и к философии, говоря о существовании в человеке «бессознательных ощущений», «бессознательных умозаключений» и «бессознательного опыта» как такового.

Ушинский считает, что нет необходимости признавать какую-либо «бессознательную работу сознания». Значительно проще и понятнее рассматривать все эти процессы как определенные навыки и привычки, приобретенные человеком в раннем детстве, но со временем позабытые им. При этом процессы забывания трактуются им с двух сторон: как переход представлений из области сознания в бессознательную сферу памяти и как совершенное исчезновение из памяти человека некоторых представлений. Что касается врожденных стремлений человека к жизнедеятельности, которые признавались им в качестве основных сущностных составляющих души, то их природа не рассматривалась исключительно через призму бессознательного. Этот вопрос остался открытым в воззрениях Ушинского на человеческое существо, поскольку основная цель его двухтомного труда заключалась в создании так называемой «педагогической антропологии», в которой человек изучался главным образом с точки зрения воспитания.

Иной подход к проблеме бессознательного наблюдался у философа и историка К. Д. Кавелина (1819–1885). Как и Ушинский, он признавал, что человеку свойственны различного рода бессознательные проявления, выступающие в форме единичных актов или комбинаций. «Эти бессознательно образовавшиеся комбинации выступают со дна души в виде чаяний, инстинктов, предчувствий, смутных предвидений, нередко противоречат сознательным представлениям и мыслям, иногда оказываются вернее их» (Кавелин, 1872, с. 135). Однако в отличие от Ушинского Кавелин разделяет представления Декарта о тождестве психического и сознательного. Он исходит из того, что, хотя множество впечатлений может поступать в душу человека бессознательно, тем не менее бессознательность не является прерогативой психики.

Для Кавелина бессознательная деятельность человека имеет скорее физиологические, нежели психические, основания. Он говорит о «бессознательных изложениях», «бессознательных действиях», а подчас и о «бессознательных психических отправлениях». Но все это рассматривается им как нечто внешнее по отношению к человеческой психике. Кавелин считает, что своими бессознательными действиями человек приравнивается к внешней природе, в то время как именно сознательность является отличительным признаком психического факта. Опираясь на эти представления о человеческой психике, он приходит к выводу, согласно которому психология не имеет прямого отношения к бессознательной деятельности человека и, следовательно, в ее задачу не должно входить изучение бессознательного.

С критикой подобных представлений о природе человеческой психики и задачах психологической науки выступил физиолог И.М. Сеченов (1829–1905). В работе «Кому и как разрабатывать психологию» (1873) он обратился к осмыслению картезианского тезиса о тождестве психического и сознательного, указав на то обстоятельство, что данный тезис разделяется рядом теоретиков, включая Кавелина, которые рассматривают бессознательное как нечто находящееся вне человеческой психики. Сеченов не соглашается с подобной точкой зрения. В своей более ранней работе «Рефлексы головного мозга» (1863) он признавал явления «сознательной и бессознательной психической жизни», считая в то же время, что «все акты сознательной и бессознательной жизни, по способу происхождения, суть рефлексы» (Сеченов, 1873, с. 99–100).

С этих позиций Сеченов критикует Кавелина и других авторов, отождествляющих психическое с сознательным. Он готов признать правоту тех, кто рассматривает психические акты высшего порядка как начинающиеся и кончающиеся в сознании. Но это относится именно к психическим актам высшего порядка, в отличие от низших,

являющихся бессознательными. Рассмотрение же психического исключительно через призму сознательности означает для Сеченова не что иное, как разрыв в непрерывности протекания физиологических и психических актов, когда, по его собственным словам, от цельного натурального процесса отрывают начало и конец.

Представления о бессознательном содержались в исследованиях философа Н. Я. Грота (1852–1899). В посвященном истории психологии чувствований труде он подробно рассмотрел вопрос об оценках природы влечений, чувств удовольствия и страдания, нашедших отражение в работах различных мыслителей, начиная от античности и кончая иррационалистическим направлением в философии ХIХ века. Согласно его взглядам, в древности и в Средние века преобладала оценка чувствований, соотнесенная с сознанием человека. После картезианской философии, включающей такие понятия, как «интуитивное бессознательное познание» и «смутные идеи», развилось учение об инстинктивной оценке, которое постепенно возобладало и стало господствующим в западноевропейской философии ХIХ столетия. Что касается понимания природы чувствований как таковых, то оно, по убеждению Грота, тесно связано с проблемой бессознательного: первоначально влечения бессознательны, а все чувствования удовольствия и страдания «представляются результатом бессознательной оценки гармонии и дисгармонии внутренних отношений» (Грот, 1879–1880, с. Х, 499). В целом он исходит из того, что «можно мыслить бессознательно, переживать желания, страсти и т. д., не отдавая себе отчета в них» (Грот, 1889, с. 12).

В работах других русских исследователей проблематика бессознательного оказывается составной частью их размышлений о человеческой деятельности. Так, излагая идеи Гартмана о бессознательном, В. Х. Кандинский разделяет точку зрения теоретиков, признающих наличие бессознательных актов в жизнедеятельности человека. Он говорит о совершающихся в коре головного мозга актах, которые могут быть бессознательны, о движениях и действиях человека, совершающихся без участия воли, о творческой мысли, вытекающей из «неисчерпаемых родников бессознательной души». Причем Кандинский считает, что бессознательное соотносится как с физиологическими актами, так и с психическими процессами. Для него психическая деятельность не является всецело обусловленной сознанием, разумом или волей индивида. Напротив, эта деятельность рассматривается им как совершающаяся в значительной степени без их участия. «Область бессознательной душевной деятельности весьма обширна», – подчеркивает Кандинский, приходя к выводу о том, что не рассудок и воля являются непосредственными мотивами человеческих действий, а «желания, чувства и страсти» (Кандинский, 1881, с. 166, 168).

Значительное внимание проблематике бессознательного уделял философ М.И. Владиславлев (1840–1890), опубликовавший двухтомник по исследованию явлений душевной жизни, с первых страниц которого отчетливо прозвучала мысль о существовании в человеке бессознательных состояний. Он полагал необходимым допустить в обширных размерах «бессознательную жизнь души».

Из этого допущения он и исходит при критике философских взглядов, согласно которым бессознательное трактовалось как нечто чуждое человеческой психике. Те, кто придерживаются подобных взглядов, выдвигают следующие аргументы: понятие «бессознательных ощущений» и «бессознательных представлений» противоречиво в своей сущностной основе, ибо как можно знать об этих состояниях, если они не осознаются? По аналогии с этим положение о «бессознательных состояниях души» также является противоречивым.

Подобного рода аргументы, считает Владиславлев, не опровергают гипотезу о бессознательном. Речь идет вовсе не о том, что ощущения не ощущаются, чувства не чувствуются, а представления не представляются. Речь идет о предположении, в соответствии с которым душевное состояние человека может существовать независимо от его воли и быть неосознаваемым. Оно основано на фактах, свидетельствующих о том, что бессознательные состояния имеют реальную значимость. Поэтому, подводит итог своим размышлениям Владиславлев, необходимо отбросить ставшую аксиомой для некоторых авторов мысль, что не осознавать душевное состояние – значит не иметь его. Иными словами, «невозможно не допускать, что сознательная жизнь есть небольшая только часть жизни индивидуума и что основанием и почвой для нее служит обширнейшая бессознательная область» (Владиславлев, 1881, т. 1, с. 304).