Психолог
Шрифт:
— А как думаешь, — невинно спросил он, — какая девушка ему бы подошла? Если брать твою теорию, что он никого не смог найти за всю свою жизнь, за истину.
— Ну… — Фрея опять задумалась, благо ей очень нравились все эти девичьи разговоры о поверхностной романтике. — Он очень гордый, упрямый, честолюбивый, ему кажется, что он прав абсолютно во всем, а если он не прав, то никогда этого не признает. С одной стороны, ему бы подошла милая девушка, которая бы во всем с ним соглашалась и превозносила его, как маленькое божество. Но…
— Но? — мальчик аккуратно раскладывал ее волнистые пряди,
— Но она бы ему быстро надоела. Действительно, говорят, что мужчины женятся на дурочках, а также на дамах податливого характера, но такое подходит лишь тем, кто жестко делит свою жизнь на дом и работу. Такой мужчина приходит с работы, а его встречает женщина, которая не допытывается, чего он добился, какие он цели ставит перед собой, почему он так медленно прогрессирует…
— Разве такая вообще кому-то понравится? — удивленно спросил Келен.
— Судя по тому, как ведут себя современные пары — такие женщины устраивают всех. И женщины тоже так думают, поэтому ломают себя, уходят в рациональность, прогибаются под саморазвитие, становясь частичкой целого безобразного, но коллективного, а не отделяясь от толпы, становясь обычной, незащищенной, простой и уникальной.
Мальчик слегка потряс свою подругу.
— В тебя как будто демон вселился, даже голос стал на мгновение монотонным и сонным. Ты в порядке? — забеспокоился мальчик.
— Может быть, вселенная через меня пытается показать миру свое несовершенство?
— Ага. А по-моему, ты просто несешь, что в голову придет, — мягко сказал мальчик, щипая ее за нос.
Она отмахнулась от него и рассмеялась.
— Ну и что? Иногда хочется о всяком бреде поговорить, — она вздохнула и снова ушла в мысли. — Но если серьезно, то да, такая податливая и милая девушка ему точно не подойдет. Он постоянно занят, постоянно в каких-то мыслях, проектах, требовательных мечтах… мне так кажется. Ему бы подошла нечто вроде партнера, человека, с которым можно что-то сделать, обсудить, горячо профессионально поспорить без ожидания глубоких обид на следующий день…
— А, — догадался мальчик. — Ты имеешь в виду, как у нас с тобой?
— Почему нет? Просто у него сфера другая. Мы путешествуем по миру, убивая всех, кто нам не нравится, а он… что-то там делает у себя дома.
— Ага, — просто произнес мальчик, целуя ее в губы.
Поцелуи, нежности и обмен плотскими любезностями продолжался еще около получаса, а затем они сели на краю крыши, и каждый взял в одну руку теплый от солнечного жара молочный коктейль, а в другую кусочек размякшей пиццы. Вооруженные и готовые ко всему они пристально вгляделись в сцену, на которой недавно появился Малькольм, властным и жестким голосом призывавший всех к порядку и тишине.
Да, с девушкой будут явные проблемы, с горечью подумал Келен. Ведь призвание Малькольма (и это четко видел мальчик) было не в том, чтобы «что-то делать дома», а в политике. Волшебник не только прекрасно в ней разбирался, но и рассуждал о политическом мироустройстве с таким жаром и пылом, что даже Келен, крайне далекий от этой темы, с удовольствием заслушивался, когда они устраивали затяжные чаепития в его лесном доме.
Фрея пока не понимала, но Малькольм постепенно впадал в очень опасный для человека возраст, когда организм согласно биологическим и общественным часам должен отмирать, но мозг находится буквально на пике своего развития из-за обширного багажа знаний, накопленного за все прожитые годы. И если бы волшебник увлекался только наукой, то он мог бы прожить спокойно еще сотню или более лет в абсолютной изоляции, занимаясь любимой работой. Потом бы его обязательно нашел случайный аудитор или правитель, заинтересовавшийся научными открытиями странного волшебника, но все равно жизнь обещала быть относительно спокойной до момента его казни или убийства.
Но Малькольм был поистине талантливым человеком — иначе и не назовешь личность, которая одновременно умеет колдовать, занимается научными изысканиями, а именно изучением алхимических свойств некоторых реагентов в рамках их воздействия на организм человека, а также с головой ударяется в общественную политическую деятельность. На поверхностное изучение хотя бы одной из этих сфер у обычного человека могут уйти десятки лет, и эти знания будут охватывать лишь незначительный теоретический аспект без возможности применения обретенных знаний в жизни, а он на достаточно приличном уровне разбирается во всем вышесказанном и…
Он действительно сумасшедший.
И действительно в своем стремительном развитии как будто бежит от чего-то, что спрятано глубоко в недрах его души. Келен не любил психологию, но в случае с Малькольмом четко было заметно, что он бежит от самого себя.
Такая безумная самоотверженность пугала бы других, но Келена она донельзя восхищала. Он сомневался лишь в том, что Малькольм выдержит весь груз развития, что он в спешке взвалил на себя, что он не оступится по дороге, упав в бездонную яму отчаяния.
Хотя до этого могло и не дойти. Те игры, что он затеял, в современном мире практически всегда приводили людей к печальному и летальному концу. Действительно, Келена крайне интересовал исход их маленькой выходки, которую они затеяли в противовес остальному миру, но он точно знал, что общий итог будет один — они проиграют. А вот каким образом они дойдут до этого заранее известного печального результата и выживут ли в конце — вот она, настоящая загадка.
Мальчик любил разгадывать жизненные загадки. И он был крайне удивлен, что Малькольм в своем молодом (если сравнивать с Келеном) возрасте понял, что ты можешь получить от жизни полноценные ответы, только если будешь ставить свою жизнь на кон. Никаких полумер, только запасные планы на случай отступления. Но и этих планов в какой-то момент может не быть, и к этому надо быть все время готовым.
Он вспомнил, что за одной из долгих «чайных» бесед он решил раскрыть волшебнику часть своих гипотез и догадок:
— Вот ты говоришь, что хочешь получше изучить политический мир не только отдельно взятого государства, но и целого мира. Тебе кажется, что за кулисами прячется нечто, о чем никогда не говорят народу и даже близким придворным.
— Я бы это обозначил, как некий политический секрет или тайна, да, — Малькольм отпил уже из десятого кубка вина за вечер, все еще держась поразительно достойно.