Психологическая наука в России XX столетия: проблемы теории и истории
Шрифт:
При этом, целесообразно, на наш взгляд, в ее рамках выделить как отдельные самостоятельные течения собственно богословскую и религиозно-философскую психологию. Представители первого из них – богословы – в своих психологических построениях опирались, как правило, на канонические тексты догматического православия и являлись, преимущественно, иерархами или служителями церкви, преподавателями курсов философии и психологии в Духовных Академиях и семинариях, а религиозные философы (как правило, профессора и преподаватели философских или исторических кафедр университетов), составлявшие второе течение – на отдельные положения философских систем европейских мыслителей (Гегеля, Канта и др.) и оригинальные отечественные философские построения, выдержанные в религиозном ключе [9] . Сегодня серьезное исследование и анализ работ, составляющих данное направление, приобретает особую актуальность в связи с поиском путей духовного
9
Безусловно, отнесение того или иного психолога к одному из течений может быть лишь условным. Это связано не только с тем, что в ходе своей творческой эволюции многие из них в определенной мере изменяли и углубляли свои концептуальные построения, но также и с тем, что трудно найти однозначные критерии, отличающие творческое наследие представителей разных течений религиозно-философской психологии. В истории философии в качестве таких критериев вьделяется влияние той или иной философской системы на творчество ученого (см. работы В.В. Зеньковского, Н.О. Лосского и др.), в истории психологии – основное место работы и профессиональная принадлежность ученого (см. работы Будиловой Е.А.). Пам представляется, что один из возможный критериев – степень творческой интерпретации канонических богословских текстов, допускаемая мыслителем.
10
Ситуация с «забвением» или, по крайней мере, умалением роли и значения духовных направлений русской науки, характерна не только для психологии. Такая же ситуация сложилась и в философии, на что обращал внимание в одной из своих работ А. Никольский [31].
Традиции религиозно-психологического учения, восходящие к началам древнерусской письменности и отечественной философской мысли, в конце XIX – начале XX вв. были представлены преподавателями и философами духовных семинарий и академий, учеными религиозной ориентации: Никанором, архиепископом Херсонским, митрополитом Антонием (Храповицким), С.С. Гогоцким, В.С.Серебренниковым, Н.О. Лосским, В.И. Несмеловым, В.А. Снегиревым, П.Д. Юркевичем, В.В.Розановым, И.И.Лапшиным, С.Ф.Франком, Л.М.Лопатиным, С. Трубецким и Е.Трубецким и другими.
Расцвет духовной психологии в конце XIX – начале XX вв. был связан с изменениями в духовной жизни русского общества. Известный историк русской религиозной мысли Г.Флоровский писал: «В те годы многим вдруг открывается, что человек есть существо метафизическое… Религиозная потребность вновь пробуждается в русском обществе… Религиозная тема становится теперь как тема жизни, не только как тема мысли… Вспыхивает жажда веры. Рождается потребность в «духовной жизни», потребность строить свою душу» [45, с. 452].
При этом следует напомнить вывод Н.А.Бердяева о том, что в целом для русского сознания XIX в. характерен интерес к соединению теоретического и практического разума, достижение целостности в познании. А это предполагает «познание совокупностью духовных сил, а не одним разумом» [1, с. 183] [11] . И с этой точки зрения не столь уж парадоксальным представляется мнение о том, что не только собственно богословские учения, но и «русские безрелигиозные – социализм, народничество, анархизм, нигилизм и самый наш атеизм – имели религиозную тему и переживались с религиозным пафосом» [там же, с. 183]. Как отмечалось, «все глубочайшие русские мыслители и философы были одновременно религиозными философами и богословами» [47, с. 293].
11
В этой связи важным является суждение одного из историков философии Б.В. Яковенко о том, что именно русской философией «абсолютный творческий дух был признан и взят… в той или иной форме за основу и объяснение всего сущего» [54, с 78].
Исходным основанием религиозно-психологического направления выступали: 1) оригинальная русская философия, являющаяся «всегда тоталитарной по постановке проблем, всегда соединяющей теоретический и практический разум, всегда окрашенной религиозно», [1, с. 166] и 2) особенности русского мировоззрения вообще, имплицитно содержащиеся в основных положениях этих учений.
Особенности русского мировоззрения рассмотрены в работах С.Л.Франка, В.Ф. Эрна, С.Н.Трубецкого и других ученых, [21; 29; 46; 53; и др.], выделивших следующие его черты:
1. Интуитивность в поисках истины, приводящая к религиозно-эмоциональному
2. Онтологизм, тяга к реализму, что приводит к признанию примата жизненного факта над мышлением, когда познание осуществляется через переживание, ибо именно «жизнь есть… реальная связь между «я» и бытием, в то время как «мышление» – лишь идеальная связь между ними» [29, с. 479]. В.Ф. Эрн отмечал, что русская философская мысль в отличие от рационалистических построений меонизмического типа (с их отвлеченностью от жизни, отрешенностью от сущего) всегда «существенно конкретна, т. е. проникнута онтологизмом, естественно вытекающим из основного принципа Логоса» [53, с. 86] [12] .
12
В.Ф. Эрн вьделяет два принципа новой философии, «нашедших в кантианстве свое завершение» – рационализм и меонизм Характеризуя второй принцип он пишет: «Мысль которая игнорирует свои содержания, силясь от них отвлечься, и которая в силу самой природы своей не может этого сделать, впадает в ложную отвлеченность от жизни, отрешенность от сушего, т. е. состояние меонизма. Русская философская мысль в противоположность этому рационалистическому стремлению к дурной отвелеченности была всегда существенно конкретна, т. е. проникнута онтологизмом…» [53, с 86].
3. Примат морального и социального начала в русских религиозно-мировоззренческо-философских построениях [18, с. 36].
4. Глубокая религиозность, выступающая как принцип философствования, противостоящий рационалистическому принципу [53, с. 87–88]. В этой связи известный отечественный специалист в области истории философии В.В. Зеньковский отмечает, что для русского народа христианство выступало не только как религия, но и как мировоззрение [18, с. 32].
5. Персонализм, понимаемый как неразрывная связь между Словом и Личностью человека (в том числе ученого или мыслителя). Поэтому недостаточно знать, «что сказано или написано», кем и в каком жизненном контексте, но надо существенное внимание уделять и «молчаливой мысли поступков, движений сердца, к скрытой мысли, таящейся в сложном, подвижном рисунке индивидуального лица» [52, с. 90].
В первую очередь именно эти особенности русского мировоззрения и составляют основу отечественной духовной психологии. В обобщенном виде, ключевые идеи этой психологии могут быть обозначены как психологический онтологизм и сводятся к ряду ключевых положений:
1. Рассмотрение души – как сферы внутренней реальности, а внутреннего мира человека – не в его поверхностном выражении, со стороны чувственно-предметных условий и феноменологических проявлений, а в его внутреннем содержании, изнутри, т. е. через выявление того, как душевное переживание или психическое явление дано самому человеку, его «Я», а не стороннему наблюдателю.
2. Признание психического мира человека как некоторой самостоятельной сущности, имеющей свои законы, не соотносимые с законами материального мира.
3. Утверждение непрерывности процесса сознания. Один из представителей духовной психологии, В.А.Снегирев, подчеркивал что «процесс сознания необходимо признавать непрерывно продолжающимся во все течение жизни, следовательно – во сне, в самом глубоком обмороке и т. п. – перерыв его равнялся бы прекращению жизни души» (цит. по [29, с. 192]). А отсюда вытекало отрицание бессознательных психических явлений, а следовательно и идеи о том, что область психического шире «специальной» области сознательного [30, с. 14]. При этом используется следующий аргумент: «Отсутствие памяти о явлениях сознания не может служить доказательством отсутствия самих явлений. Такое доказательство было бы ничуть не выше явно неверного утверждения гипнотика, что будто за время своего гипноза он совершенно не жил сознательной жизнью» [там же, с. 18].
4. Признание тезиса о тождестве веры и знания как по их психологической природе, так и логическому строению, а соответственно и идеи о том, что вера возможна в качестве действительного познания, что не только внешнее восприятие и наблюдение, но и «самооткровение духа» может служить источником его познания [46, с. 85–100]. Обоснованию этого положения в рамках духовной психологии уделялось большое внимание, о чем свидетельствует обилие статей на эту тему, опубликованных в различных философско-религиозных, богословских и других изданиях [11; 31; 38; 52; и др.]. Основной вывод этих публикаций достаточно точно отражается В.Серебренниковым, отмечавшим, что, «основываясь на показаниях внутреннего опыта, мы должны признать, что самосознающий дух противопоставляет себе свои состояния и в таком виде непосредственно сознает их. Непосредственное сознание душевных явлений, или внутреннее восприятие, есть первый и самый главный источник познания духа» [42, с. 433].