Психология трейдинга. Инструменты и методы принятия решений
Шрифт:
Что делать, когда передачи заблокированы
– Как это могло случиться со мной? – голос на другом конце телефонной линии оборвался, и некоторое время я мог слышать только рыдания. Ее звали Мэлори, и она явно страдала. – Он обещал мне, что все получится. Я вложила все, что у меня было, а теперь все пропало. Что мне делать? Я не могу просто выйти; я не знаю, что делать.
Я был готов поклясться всем чем угодно, что Мэлори говорила о неудавшемся браке. Но это было не так. Она говорила о своих инвестициях в ориентированный на рост взаимный фонд, рекомендованный ее брокером. Фонд резко упал, и Мэлори чувствовала себя пойманной в ловушку. Она не могла принять убыток, но не могла и продолжать
В беседах с Мэлори и другими людьми, оказавшимися в подобной ситуации, меня поразило то, насколько люди думают о своих инвестициях как о человеческих отношениях. Может быть, это не так уж и удивительно. Люди инвестируют себя в отношения с супругами, детьми, друзьями и членами семьи. Динамика риска и неуверенности здесь не так уж различна, будь то отношения душевные или финансовые.
Причина моего удивления в том, что люди склонны использовать для описания проблем с портфелем тот же язык, что и для брачных проблем. Как Мэлори, они начинают роман со своими акциями с высоких ожиданий. Обезумев от любви, проверяют котировки каждый день, а иногда и много раз в день. Когда дела идут хорошо, счастливые акционеры не могут не поделиться своей радостью с другими и ощущать лояльность и привязанность к выбранной компании. Одна немолодая женщина, владевшая волатильными акциями, которые казались явно несоответствующими заявленным ею финансовым потребностям, ощетинилась, когда я намекнул на возможность их продажи. «От них я видела только добро! – воскликнула она. – Как я могу от них отказаться?» Пристыженный, я сменил тему и почувствовал себя так, будто предложил сдать ее мать в дом престарелых для неимущих.
Однако, когда роман с акцией не удается, чувства превращаются в боль, гнев и несогласие. Мэлори искренне чувствовала себя преданной брокером, Федеральной резервной системой и рынком. Хуже того, ее ответ на падение курса акций был подобен реакции, которую я множество раз наблюдал у супругов, узнавших об измене своих партнеров. Они теряют ощущение безопасности, обеспеченности и доверия. Потерпевшая сторона редко бывает готова просто прекратить свои потери и быстро свернуть дела. Но не может она при этом и тупо сохранять статус-кво. Боль Мэлори была вызвана не только финансовым убытком, но и тем, что она ощущала себя застрявшей в опасной и болезненной ситуации.
Случай с Уолтом ясно показывает, что люди стремятся переносить проблемы прошлых отношений в существующие – примерно так же, как я стал злоупотреблять ванной, когда переехал к своей новой семье. Если вы держите в себе застарелую злобу на родителей, или боль от утраты веры из-за обманутых отношений, или страх и неуверенность из-за прошлых обид, то этот опыт работает, как эмоциональные линзы, через которые вы неизбежно рассматриваете новые отношения. Эти линзы, как очки, использованные в экспериментах Фредерика Шиффера, искажают ваши отклики на внешние события, создавая впечатление гиперреакции. В действительности, однако, никакой гиперреакции на ситуацию у вас нет; скорее вы одновременно реагируете и на настоящее, и на прошлое.
Я пришел к убеждению, что это же происходит на рынках, причем гораздо чаще, чем обычно признается. Многие из дисфункциональных поведенческих моделей, используемых людьми в своих межличностных отношениях, копируются в их финансовых инвестициях. Только за последние два года я могу привести целый ряд примеров, затрагивающих моих коллег по торговле:
• Билл не может брать на себя твердых обязательств в отношениях, опасаясь, что женщина помешает его карьере. Билл – внутридневной трейдер, поэтому не может оставлять открытые позиции на ночь, несмотря на убедительные статистические доказательства того, что львиная доля повышений рынка во время бычьих периодов происходит на открытии рынка, в момент его реакции на ночные новости;
• Эллен не диверсифицирует
• Йен только за прошлые три месяца потерял 40 % своего торгового капитала. Он переторговывает, каждый день стараясь сыграть на нескольких внутридневных колебаниях, делая в каждой сделке ставки с высокой долей заемных средств. Умом он понимает статистическую концепцию, определяющую риск краха: вероятность того, что при достаточно большом количестве сделок возникнет последовательность убытков, которая разорит любого, кто в каждой сделке рискует слишком многим. На эмоциональном уровне, однако, Йен нуждается в активном действии. Он также не может удовольствоваться своим браком и завел две связи на стороне;
• Гектор часами анализирует рынки и разрабатывает торговые системы. Некоторые из них очень сложны и даже хитроумны. Однако он не верит в свои системы и не следует их сигналам. Это неизменно приводит его к убыткам, и все же он чувствует себя вынужденным вмешиваться, сводя на нет свои собственные исследования. В детстве Гектор очень тяжело воспринял смерть младшего брата. Он проводит много времени с членами своей семьи, которых очень любит. Периодически, однако, испытывает «иррациональную» тревогу, боясь, что его жена или дети могут внезапно умереть.
Как и Уолт, все эти люди страдают. Они слепо повторяют деструктивные модели и кажутся не способными предотвратить их повторение. Кроме того, как и Уолт, они не способны просто уговорить себя поступать по-другому. Только сильные эмоциональные события могут помочь им перепрограммировать невербальные умы, толкающие их к самоуничтожению.
Каждая сделка совершается по какой-то причине – логической или психологической. Когда вы выступаете в роли собственного психотерапевта, переключая передачи и следя за своими неявными коммуникациями, вы учитесь проводить различие между этими двумя причинами.
Новизна: ключ к изменению
После того как Уолт взорвался во время упражнения по заполнению пропусков в предложениях и ярко описал свой страх перед отцом и гнев на него, а также страх перед возможностью когда-либо пробудить в себе отцовский гнев, я задал ему прямой вопрос. Спросил, не испытывал ли он во время упражнения желания наброситься на меня и задушить. Уолт ошеломленно ответил: «Нет». Тогда я спросил, не ожидал ли он, что я наброшусь и задушу его. Уолт улыбнулся и снова ответил: «Нет». Я одобрительно предположил, что ему, возможно, больше не нужно бояться вспышек гнева, потому что он не похож на своего отца и теперь с ним не живет. Пассивно ждать со сведенными от напряжения мускулами – это позволяло решать проблемы для ребенка, во многом как мое стояние под душем дарило мне одиночество, – но это решение давно утратило свою полезность. Если бы гнев Уолта действительно был такой проблемой, как он опасался, то, конечно, я подвергся бы серьезному нападению на нашей встрече.
Как только Уолт разжал руки и кулаки, он смог заново пережить свое прошлое и предстать перед своим страхом и гневом. Он преодолел боязнь перед собственным гневом, полностью пережив его – и увидев, что ничего ужасного не случилось. Однако, пожалуй, наиболее примечателен следующий факт: Уолт не знал о своей гневливости, пока мы не выполнили упражнение. То, что он знал о себе, было функцией состояния его сознания: в одном состоянии он был пассивен и совершенно не сознавал себя; в другом состоянии – находился в живом контакте с болезненными воспоминаниями детства и реакциями на них.