Психушка монстров
Шрифт:
— Не-ет. Не… брошу… моё… — просипел мужик между приступами кашля-смеха, не разобрать.
И побежал, некрасиво припадая на одну ногу, прочь, к одному из выходов из двора.
— Стой! Стрелять буду!
Юрка рванул следом, но несмотря на явно лучшую физическую форму, никак не мог сократить разделявшее их расстояние. Колченого хромающий убийца передвигался быстро, как дикий зверь, спасающий свою шкуру.
— Стоять!!! — на бегу кричать было трудно, морозный воздух обжигал лёгкие, но сразу начинать палить было никак нельзя. — Стой или я стреляю!
Убегавший даже не притормозил, и Юрка, подняв руку вверх, выстрелил в воздух. Где-то на краю сознания билась мысль,
Выстрел разорвал тишину надвое, так что аж в ушах зазвенело, но мужик с киркой только ускорился — до подворотни, которая скроет его с глаз, становилось всё ближе. По протоколу Юрка обязан был предупредить третий раз, но времени на это уже не оставалось, и он прицелился, насколько это можно было сделать на бегу, и выстрелил преследуемому по ногам. Мужик споткнулся, совсем чуть-чуть не добежав до входа в подворотню, завалился на бок, но даже после падения не замер, а продолжил ползти, неуклюже отталкиваясь правой рукой, но не выпуская из неё кирку.
Юрка, ошалевший от того, что попал (есть всё-таки удача!), прибавил скорости и почти догнал… Но за эти мгновения маньяк каким-то чудом успел приблизиться к стене дома и, прямо на глазах следователя, перетёк на обшарпанный бетон, застыв изображением — правда, не выпрямившись в полный рост, с бравым разворотом плеч, как обычно, а скорченным окровавленным силуэтом, полусогнутым и скособоченным на одну сторону, где находилась раненая нога. Юрка замер перед граффити и уставился на него в немом изумлении. Одно дело предполагать чудеса, а совсем другое — наблюдать их воочию. А иначе как волшебством это превращение живого человека в рисунок назвать было нельзя.
— Вот это да… Да как же это… Охренеть можно…
С трудом переводя дыхание, Юрка подошёл её ближе. Нет, это действительно была роспись на стене, хоть и очень детальная и как будто только что нарисованная талантливым уличным художником.
— И что с тобой теперь делать? — риторически поинтересовался следователь.
В этот момент у него в кармане запиликал телефон. Валька.
— Привет, сейчас немного занят, Валь. Позже перезвоню.
— Юра, Ксюша вернулась, — не дослушав возражений ответила невидимая собеседница. Голос у девушки был сонный, но радостный.
— Как?
Два чудесных события, сошедшихся в одной точке, совсем выбили Юрку из колеи.
— Точно?
— Ну, конечно, точно. Ночью. Мы поздно легли, я только проснулась — и сразу тебе звонить.
Следователь посмотрел на застывшее изображение на стене и медленно проговорил в трубку:
— Валя, вы у тебя? Никуда не уходите, я приеду, как только смогу. Слышишь? Из дома ни ногой! — и отключился.
Рация прохрипела, смешивая чей-то незнакомый голос с помехами:
— Юрий Алексеевич, в западном квадрате перестрелка.
Не нажимая кнопку, чтобы его никто не услышал, Юрка ответил, сам себе:
— Да, я в курсе. Ну что, — это уже обращаясь к нарисованному убийце, — никто не засудит меня за вандализм, я думаю. А за патроны уж как-нибудь отпишусь.
Все остальные заряды из обоймы, наплевав на опасность неудачного рикошета, он методично расстрелял в граффити: в сердце и в голову. Сначала, казалось, ничего не произошло, но через полминуты граффити начало меняться. Появились раны, а затем изображение начало бледнеть и будто выгорать, пока на стене не остался только еле заметный силуэт человеческой
Глава 18
Эдик. Привет с того света
Всю ночь Эдика преследовали навязчиво повторяющиеся кошмары. В лицо смеялись какие-то страшные рожи, в которых угадывались черты знакомых людей — родителей, бывших пассий, немногочисленных приятелей — неуловимо искажённые и от этого ещё более пугающие. Звучали обрывочные фразы, скрип и хохот, булькающие всхлипы и душераздирающие крики. Парень метался по постели, сминая простыню в мокрый от пота комок. Очнулся он внезапно и, на удивление, молча. Просто распахнул глаза, уставившись в сероватый потолок, освещённый не погашенной перед сном люстрой, чувствуя, что воздуха не хватает, а скользкий противный клубок застыл под кадыком и мешает сглотнуть.
«Моё! Отдай!» — в ушах беззвучно отдавались последние слова из сновидения, произнесённые девицей с чертами, напоминавшими Эдику кого-то давно забытого.
«Верни! Это моё!»
Вслепую нашарив на тумбочке стакан с водой, парень жадно присосался к нему и в одно мгновение осушил до дна. Комок в горле как будто стал рассасываться, дыхание вернулось, хотя воздух проходил в лёгкие и обратно с заметным трудом. На смену застывшему ужасу пришло лихорадочное возбуждение, сердце забилось о рёбра, как клаустрофоб, которого заперли в тесной комнате.
«Отдай моё!!!»
— Да что ж такое? Я же уже проснулся! — просипел Эдик и зажал уши ладонями, словно это могло помешать воображаемому голосу кричать про какую-то «свою вещь».
Чтобы сосредоточиться и перестать паниковать, парень неожиданно для самого себя принялся вслух перечислять заболевания, при которых больной может страдать от слуховых галлюцинаций.
— Шизофрения. Биполярка. Депрессия. Что ж там ещё было… Мозговые травмы…
Перед глазами как будто появилась нужная страница из учебника, но текст расплывался, и Эдик не мог прочитать весь список.
…Мало кто из нынешних знакомых Эдика знал, почему парень из небольшого села в пятидесяти километрах от Семибратска решил поступать в местный медицинский да ещё и с замахом выбрать специализацию психиатра. Обычно реакция на этот «план» была достаточно ехидна: «Куда, мол, тебе, дремучей деревенщине? Нужно или кучу бабла иметь, или влиятельных знакомых где надо, а то не поступишь или не доучишься». Надо сказать, что Эдик дураком не был и прекрасно понимал, что шансов у него мало, но как говорится, не мог иначе. Мечта помогать людям с психическими отклонениями жила в нём с самого детства, с того возраста, как ребёнок начинает понимать, что бывают нормальные и ненормальные люди. Среди таких «ненормальных» оказались его младший брат, отец и, по какому-то подлому стечению обстоятельств, первая девушка. Родителя закрыли в психушку, когда Эдику исполнилось десять, братишка утонул (или утопился? никто так и не понял) тремя годами позже. Катенька, с которой познакомился в старших классах, его первая во всех смыслах, вскрыла вены прямо в собственной ванной, когда Эдик ночевал у неё, пользуясь любимой у молодёжи ситуацией с уехавшими предками. Как он узнал наутро, уже после приезда «скорой», возвращения родителей Кати и неприятного разговора с полицией, девушка периодически лечилась от «депрессивных состояний». Правда, всё лечение заключалось в том, что терапевт прописывал ей успокоительные, а родители по возможности вывозили на море или ещё куда, покупали новые шмотки и прочими доступными способами «веселили» дочь.