Псмит в Сити
Шрифт:
— Ты полагаешь, — сказал Псмит, поднимая брови, что мне следует отправиться в университет БЕЗ доверенного секретаря и советника?
— Да нет, но только… — запротестовал Майк.
— В таком случае решено, — сказал Псмит. — Я знал, что вы не покинете меня в час нужды, товарищ Джексон. «Что с тобой будет? — спросил мой отец, опасаясь за мою безопасность, — в гуще этих диких студентов? Я боюсь за моего Руперта». — «Не бойтесь, отец, — ответил я. — Рядом со мной будет товарищ Джексон». Его лицо мгновенно просияло. «Товарищ Джексон, — сказал он, — это человек, на которого я абсолютно полагаюсь. Если он будет с тобой, я смогу сладко спать по ночам». А затем темой беседы стали агенты.
Псмит потребовал счет и уплатил по нему с благосклонной улыбкой монарха, подмахивающего хартию. Майк сидел молча, голова у него шла кругом. Он совершенно ясно видел, что произошло. Он почти слышал, как Псмит убеждает отца согласиться на его план. Он не находил, что сказать. Как обычно случалось, когда его чувства перенапрягались, слова ему изменяли. До того непомерно важным это было. Любое слово прозвучало бы нелепо. Когда друг разрешает все ваши трудности и убирает все помехи с вашего пути, вы не можете поблагодарить его так, будто он просто позвал вас позавтракать вместе. А отшлифованные тирады Майку вовсе не давались.
— Послушай, Смит… — начал он.
Псмит встал.
— А теперь, — сказал он, — возьмем наши шляпы и доберемся до клуба, где, не сомневаюсь, мы найдем товарища Бикерсдайка, не подозревающего о нависшей беде и предающегося приятным грезам за кофе и сигарой в нижней курительной.
30. Последние скорбные новости
Волей судеб мистер Бикерсдайк проводил этот час именно так. Он был на редкость доволен жизнью. Почти пять месяцев Псмит был для него чем-то вроде призрака на пиру, внушая непреходящее ощущение неуютности, от которого ему никак не удавалось избавиться. А сегодня вечером он обрел способ, как с ним покончить.
В пять минут пятого мистер Грегори, багровый и гневный, ворвался в его кабинет с исчерпывающим рапортом о том, как Псмит, присланный способствовать жизни и мыслям Отдела Долгосрочных Депозитов, покинул здание банка в четыре часа, когда оставался еще час рабочего времени и половина несделанной работы, и отправился развлекаться. «Ухмыляясь мне, — добавил оскорбленный мистер Грегори, — будто чертова макака». Самая несправедливая обрисовка той грустной чарующей улыбки, которой его одарил Псмит от вращающейся двери.
И с этого момента мистер Бикерсдайк чувствовал, что и беда порой оборачивается удачей. До сих пор Псмит выполнял свои обязанности безупречно. И был облачен этой безупречностью, как кольчугой. Но теперь он споткнулся. Уйти за полтора часа до положенного времени и отказаться вернуться на место по требованию главы отдела — это были нарушения, за которые его можно было уволить без всякого шума. Мистер Бикерсдайк предвкушал завтрашнее объяснение со своим служащим.
Теперь, после превосходного обеда, он, как и предсказал Псмит, расположился с сигарой и чашкой кофе в нижней курительной клуба Старейших консерваторов.
Псмит и Майк вошли туда, когда он насладился этими прелестями лишь наполовину.
Псмит начал с того, что подозвал официанта и заказал стаканчик коньяка.
— Не для себя, — пояснил он Майку, — для товарища Бикерсдайка. Ему предстоит выдержать нежданный шок, и противоядие может понадобиться незамедлительно. Как знать, насколько крепко его сердце. В любом случае безопаснее иметь панацею под рукой.
Он расплатился с официантом и направился через комнату, сопровождаемый Майком. В протянутой во всю длину руке он держал стаканчик коньяка.
Мистер Бикерсдайк узрел эту процессию и вздрогнул. Псмит очень осторожно поставил коньяк на столик рядом с чашкой управляющего и, опустившись в кресло, сочувственно уставился на него в монокль. Майк, очень смущенный, сел чуть в стороне за спиной своего друга. Это была затея Псмита, так пусть он и говорит.
Мистер Бикерсдайк, если не считать некоторого изменения в цвете лица, не подал виду, что заметил их. Он попыхтел сигарой, устремив глаза в потолок.
— Нам предстоит мучительная задача, — начал Псмит тихим печальным голосом, — избежать которой невозможно. Вы приклонили ко мне слух, мистер Бикерсдайк?
Такое прямое к нему обращение понудило управляющего оторвать взгляд от потолка. Секунду он смотрел на Псмита, как василиск в годах, затем вновь обратил взгляд на потолок.
— Я поговорю с вами завтра, — сказал он.
Псмит испустил тяжелый вздох.
— Завтра вы нас не увидите, — сказал он, придвигая коньяк чуть поближе.
Глаза мистера Бикерсдайка вновь покинули потолок.
— То есть, как? — сказал он.
— Выпейте это, — сострадательно произнес Псмит, протягивая ему стаканчик. — Будьте мужественны, — продолжал он очень быстро. — Время смягчает самые сокрушительные удары. Шок на момент оглушает нас, но мы приходим в себя. Жизнь, которая мнилось нам, утратила для нас всякую радость, мало-помалу перестает казаться неизбывно серой.
Тут мистер Бикерсдайк словно бы хотел что-то сказать, но Псмит, взмахнув рукой, стремительно продолжил:
— Мы обнаруживаем, что солнце все еще сияет, что птицы все еще поют. Все то, что прежде занимало нас, вновь обретает свою притягательность. Постепенно мы выбираемся из топи и начинаем…
— Если вам есть, что сказать мне, — сказал управляющий, — я предпочел бы, чтобы вы это сказали и ушли.
— Вы предпочтете, чтобы я не смягчал дурное известие? — сказал Псмит. — Быть может, вы мудры. Ну, так, короче говоря… — Он взял стаканчик и протянул его мистеру Бикерсдайку. — Товарищ Джексон и я покидаем банк.
— Мне это известно, — сказал мистер Бикерсдайк сухо.
Псмит поставил стаканчик на столик.
— Вам уже доложили? — сказал он. — Это объясняет ваше спокойствие. Ошеломление от шока ослабело и не может вновь усилиться. Я сожалею, что вы оглушены, но это было неизбежно. Вы скажете, что с нашей стороны безумие подавать в отставку, что наше овладение работой в банке безоговорочно обеспечивало нам успешную карьеру в Коммерции. Быть может, и так. Но нам почему-то мнится, что наши таланты принадлежат иным сферам. Товарищу Джексону управление псмитовскими владениями представляется постом, сулящим стремительный успех. Что до меня, то мое призвание — юриспруденция. Я плохой оратор, еще не готовый к публичным выступлениям, но предполагаю обрести доскональное знание законов, которое перевесит сей недостаток. Прежде, чем расстаться с вами, я бы хотел сказать… Могу я говорить и от вашего имени, товарищ Джексон?