Псмит в Сити
Шрифт:
— Вы абсолютно правы, — сказал Псмит, — и больше это не произойдет. И случилось так лишь потому, что это был первый день. Товарищ Джексон не привык к оживлению и суете Сити. И его нервы сдали. Он страшился пойти на почту в одиночку. И потому я вызвался сопроводить его. И, — внушительно заключил Псмит, — мы добрались благополучно. Каждое письмо было опущено в ящик.
— Это не могло занять у вас полчаса.
— Справедливо. Собственно, работа его и не заняла. Но нервное потрясение нас доконало. Прежде чем вернуться к более ординарным нашим занятиям, нам
— Если это произойдет еще раз, я доложу мистеру Бикерсдайку.
— И правильно, — вдохновенно сказал Псмит. — Абсолютно. Дисциплина, дисциплина. Не должно быть никаких уклонений от тяжких обязанностей. В бизнесе сантименты неуместны. Росситер, человек, может испытывать сочувствие, но Росситер, глава Отдела, должен быть тверже гранита.
Мистер Росситер поразмыслил, затем сделал финт к побочной теме.
— Что означает это дурачество? — спросил он, указывая на шляпу и перчатки Псмита. — Предположим, мистер Бикерсдайк зашел бы сюда и увидел их, что мог бы я сказать?
— Вы сообщили бы ему бодрящую весть. Вы бы сказали: «Все в порядке. Псмит нас не покинул. Он возвратится». И товарищ Бикерсдайк с облегчением…
— Вы словно бы не очень заняты, мистер Смит.
И Псмит, и мистер Росситер подскочили.
Собственно, мистер Росситер подпрыгнул, будто кто-то ткнул в него буравчиком, и даже Псмит, несомненно, вздрогнул.
Они не услышали приближения мистера Бикерсдайка. Майк, который уже во второй половине их беседы усердно записывал адреса в свой гроссбух, также был захвачен врасплох.
Первым опомнился Псмит. Мистер Росситер все еще не был способен открыть рот, однако Псмит тут же взял ситуацию под контроль.
— По виду нет, — сказал он, молниеносно сдергивая шляпу с линейки. — На самом же деле более чем. Когда вы пришли, мы с мистером Росситером как раз подбирали линию работы для меня. Прибудь вы минутой позже, то застали бы меня в трудах.
— Хм. Надеюсь, что так и было бы. В этом банке мы безделье не поощряем.
— Безусловно, нет, — сказал Псмит тепло. — Сверхбезусловно, нет. Ничего другого я и не желал бы. Я труженик. Пчелка, а не трутень. «Лузитания», а не приставшая к ней ракушка. Быть может, я еще не обрел хватку, которую скоро обрету, но уже ощущаю ее. Я вижу дневной свет.
— Хм! Я должен положиться на ваше слово? — Он обернулся к мистеру Росситеру, который теперь пришел в себя и был почти настолько спокоен, насколько это было вообще ему свойственно. — Вы находите работу мистера Смита удовлетворительной?
Псмит скорбно ждал взрыва жалоб касательно пустякового вопроса, который обсуждал с главой отдела, но к его изумлению взрыва не последовало.
— О… э… вполне, вполне, мистер Бикерсдайк. Думаю, он очень скоро приобретет все навыки.
Мистер Бикерсдайк отвернулся. Он был добросовестным управляющим банка, и остается только предположить, что дань уважения, возданная мистером Росситером одному из его служащих, льстила ему. Не то оставалось бы предположить, что он был разочарован.
— Кстати, мистер Бикерсдайк, — сказал Псмит.
Управляющий остановился.
— Отец просил передать вам самый теплый привет, — сказал Псмит благожелательно.
Мистер Бикерсдайк удалился без комментариев.
— На редкость бодрящий, общительный типус, — прожурчал Псмит, приступая к выполнению своих обязанностей.
Первый день где угодно, если проводишь его сидя, всегда кажется нескончаемым, и, когда настал час ухода, Майку чудилось, будто он просидел за своей конторкой уже не одну неделю. День в банке кончается постепенно, так сказать, неохотно. Около пяти наблюдается своего рода шевеление, сходное с шевелением в театре, когда занавес вот-вот упадет. Гроссбухи захлопываются с грохотом. Служащие останавливаются поговорить минуту-другую, прежде чем спуститься в подвал за шляпами и пальто. Затем фигуры беспорядочно движутся по центральному проходу и наружу сквозь вращающиеся двери. Ощущение расслабленности овевает учреждение, хотя некоторые отделы с прежним усердием продолжают трудиться в сиянии электрических ламп. Кто-то запевает, и во мгновение ока со всех сторон раздается хор протестов и проклятий. Мало-помалу, однако, электрические огни гаснут. Процессия в центральном проходе обретает больший порядок, и в конце концов здание остается во власти тьмы и ночного сторожа.
Почтовый Отдел слагал свои обязанности одним из последних. Из-за черствости других отделов, которые откладывали изрыгание своих писем до последней минуты, Майк, по мере того, как свыкался с работой и начинал ее понимать, завел обыкновение к исходу дня рыскать по другим отделам, вырывать у них письма, обычно под град обильных поношений за навязчивость, нет бы оставить честных тружеников в покое! На этот раз, однако, ему пришлось просидеть почти до шести в ожидании заключительной пачки корреспонденции.
Псмит, терпеливо ждавший поблизости, хотя его собственная работа была завершена, сопроводил его до почты, а затем назад в банк для возвращения длинной корзинки, и они вместе покинули поприще своих дневных трудов.
— Кстати, — сказал Псмит, — из-за тяжкой банковской работы и отвлекающих бесед с власть предержащими, я упустил спросить тебя, где ты окопался. Но где бы это ни было, ты, разумеется, должен оттуда убраться. В разгар нашего кризиса мы, безусловно, должны быть вместе. Я обзавелся уютной квартиркой в Клементс-Инн. Там есть вторая спальня. Она будет твоей.
— Дорогой мой, — сказал Майк. — Полная чушь. Я не могу тебя доить.
— Вы раните меня, товарищ Джексон. Ничего подобного я не предлагал. Мы деловые люди, практичные молодые банкиры. Я обращаюсь к вам с деловым предложением. Я предлагаю вам пост доверенного секретаря и советника в обмен на комфортабельное жилье. Обязанности будут незатруднительными. От вас требуется отклонять приглашения коронованных особ и выслушивать мои взгляды на Жизнь. Сверх этого делать ничего особенного не придется. Так что решено.