ПСС. Том 24. Произведения 1880-1884 гг.

Толстой Лев Николаевич

Я не знал света, думал, что нет истины в жизни, но убедившись в том, что люди живы только этим светом, я стал искать источник его и нашел его в Евангелиях, несмотря на лжетолкования церквей. И, дойдя до этого источника света, я был ослеплен им и получил полные ответы на вопросы о смысле моей жизни и жизни других людей, ответы, вполне сходящиеся со всеми мне известными ответами других народов и на мой взгляд превосходящие все.

Я искал ответа на вопрос жизни, а не на богословский и исторический, и потому для меня совершенно было всё равно: Бог или не Бог Иисус Христос, и то, от кого исшел святой дух и т. п., и одинаково не важно и не нужно было знать, когда и кем написано какое Евангелие и какая притча, и может или не может она быть приписана Христу. Мне важен был тот свет, который освещает 1800 лет человечество и освещал и освещает меня; а как назвать источник этого света, и какие материалы его, и кем он зажжен, мне было всё равно.

И я стал вглядываться в этот свет и откидывать всё, что было противно ему, и чем дальше я шел по этому пути, тем несомненнее становилась

для меня разница между истиной и ложью. В начале моей работы у меня еще были сомнения, были попытки искусственных объяснений, но чем дольше я шел, тем тверже и яснее становилось дело и несомненнее истина. Я был в положении человека, который собирает разбитую в куски статую. Вначале еще может быть сомнение о том, — есть ли этот кусок часть ноги или руки, но когда ноги собраны, то кусок уж наверно идет не к ноге, а когда еще, кроме того, кусок этот сходится с другим боковым куском и всеми линиями излома совпадает с нижним куском, то уж не может быть сомнения. Это я испытал по мере движения вперед в своей работе, и если я не сумасшедший, то это чувство должен будет испытывать и читатель при чтении большого изложения Евангелия, где каждое положение подтверждается в одно и то же время и филологическими соображениями, и вариантами, и контекстами, и согласием с основною мыслию.

На том бы могло и кончиться предисловие, если бы Евангелия были книги, открытые теперь, если бы учение Христа не подвергалось 1800–летним лжетолкованиям. Но теперь, для понимания истинного учения Иисуса, как он мог сам разуметь его, необходимо сознать главные причины лжетолкований, извращавших учение, и главные приемы этих лжетолкований. Главная причина тех лжетолкований, которые так изуродовали учение Христа, что его трудно видеть под их толстым слоем, состоит в том, что со времени Павла, который, не поняв хорошенько учение Христа, да и не зная его таким, каким оно выразилось потом в Евангелии Матфея, связал его с учением о фарисейском предании и потому со всеми учениями Ветхого Завета. Павел обыкновенно считается апостолом язычников — апостолом протестантов. Он и был таковым по внешности, по отношению к обрезанию, например. Но учение о предании, о связи Ветхого Завета с Новым внесено в христианство Павлом, и это-то учение о предании, этот принцип предания было главной причиной извращения христианского учения и непонимания его.

Со времени Павла начинается талмуд христианский, который называется церковью, и учение Христа делается не учением единственным, божественным и полным, [а] одним из звеньев цепи откровения, начавшегося сначала мира и продолжающегося в церкви до сих пор.

Лжетолкователи эти называют Иисуса Богом; но признание его Богом не заставляет их придавать словам и учению, приписываемому Богу, больше значения, чем словам Пятикнижия, псалмов, Деяний апостолов, Посланий, Апокалипсиса и даже соборных постановлений и писаний отцов церкви.

Лжетолкователи эти не допускают иного понимания учения Иисуса Христа как такого, которое было бы согласно со всем предшествующим и последующим откровением, так что цель их не в том, чтобы объяснить значение проповеди Христа, а только в том, чтобы найти наименее противоречивый смысл всем самым невозможно разноречивым писаниям: Пятикнижия, псалмов, Евангелий, Посланий, Деяний, т. е. всего, что считается священным писанием.

Очевидно, что при таком взгляде на учение Христа немыслимо его понимание. Из этого же ложного взгляда вытекают и бесчисленные разногласия в понимании Евангелия.

Объяснений таких, имеющих целью не истину, а согласование несогласимого, т. е. писаний Ветхого и Нового Заветов, очевидно, может быть бесчисленное количество, и таково оно и есть. Так что для того, чтобы известное соглашение признать истинным, остаются средства только внешние: чудеса, сошествие св. духа.

Соглашали и соглашают каждый по-своему; но каждый при своем согласовании утверждает, что его согласование есть продолжающееся откровение св. духа. Таковы послания Павла, постановления соборов, начинающиеся формулой: «изволися нам и св. духу». Таковы же постановления пап, синодов, хлыстов и всех лжетолкователей, утверждающих, что их устами говорит св. дух. Все они употребляют один и тот же грубый прием утверждения истины своего согласования тем, что согласование их есть не плод их мыслей, а утверждение св. духа.

Не входя в разбор самых вер этих, называющих себя каждая истинной, нельзя не видать того, что в общем им всем приеме признания огромного количества так называемых писаний Ветхого и Нового Завета одинаково священными, лежит непреодолимая, ими самими поставленная себе преграда для понимания учения Христа, и еще того, что из этого заблуждения вытекает самая возможность и даже необходимость бесконечно разнообразных враждебных сект.

Только согласование огромного числа откровений может быть бесконечно различно; толкование же учения одного лица, почитаемого за Бога, не может порождать сект. Учение Бога, сошедшего на землю, чтобы научить людей, по самой цели сошествия Бога на землю не может, быть понимаемо различно. Если Бог сошел на землю, чтобы открыть истину людям, то наименьшее, что он мог сделать, это то, чтобы открыть истину, так чтобы все ее поняли; если же он этого не сделал, то он не был Бог; если же истины Божеские таковы, что и Бог не мог их сделать понятными для людей, то люди уже никак не могут этого сделать.

Если Иисус не Бог, а великий человек, то учение его еще менее может породить секты. Учение великого человека только тем и велико, что оно понятно и ясно высказывает то, что другие высказывали непонятно и неясно.

То, что непонятно в учении великого человека,

то и не велико, и учение великого человека не может порождать сект. Учение великого человека только тем и велико, что оно всех соединяет в единой для всех истине. Учение Сократа все всегда одинаково понимали. Только такое толкование, которое утверждает, что оно есть откровение св. духа, что оно единое истинное, что все остальные — ложь, только такое толкование порождает ненависть и так называемые секты. Сколько бы ни говорили сектанты всяких исповеданий о том, что они не осуждают другое исповедание, молятся о его присоединении к ним и не имеют к нему ненависти, — это несправедливо. Никогда, ни одно утверждение какого бы то ни было догмата, начиная с Ария, не вытекало ни из чего другого, как из осуждения во лжи противоположного догмата. Заявление же о том, что выражение такого-то догмата есть выражение божественное, св. духа, есть высшая степень гордости и глупости; высшей гордости потому, что ничего нельзя сказать горделивее, как то, что сказанные мною слова сказал через меня сам Бог, и высшей глупости потому, что ничего нельзя сказать глупее, как то, чтобы на утверждение человека о том, что его устами говорит Бог, сказать: нет, не твоими, а моими устами говорит Бог, и говорит совершенно противоположное тому, что говорит твой Бог. А между тем только это самое говорят все церкви, и из этого одного вытекают и вытекали все секты и всё то зло, которое во имя вер совершалось и совершается в мире. Но кроме того внешнего зла сект, которое производит такое толкование, оно имеет и другой важный внутренний недостаток, придающий всем этим сектам неясный, неопределенный и недобросовестный характер.

Недостаток этот состоит в том, что все секты эти, признав последним откровением св. духа, сошедшего на апостолов и перешедшего и переходящего на мнимо избранных, лжетолкователи нигде не выражают прямо, определенно и окончательно, в чем состоит это откровение св. духа, а между тем на этом мнимо продолжающемся откровении основывают свою веру и называют ее Христовой.

Все сектанты, признающие откровение св. духа, так же как и магометане, признают три откровения: магометане: Моисея, Иисуса и Магомета; церковники: Моисея, Иисуса и св. духа. Но по магометанской вере Магомет есть последний пророк, тот, который объяснил значение откровения Моисея и Иисуса, и он есть последнее откровение, объяснившее всё предыдущее, и это откровение всякий правоверный имеет перед собою. Но не то с церковной верой. Она, как и магометанская, признает три откровения: Моисеево, Иисусово и св. духа, но она не называет себя по имени последнего откровения — святодуховскою, а утверждает что основа ее веры есть учение Христа. Так что учение они проповедуют свое, а авторитет этого учения приписывают Христу.

Святодуховские сектанты, признавая последним откровением, объясняющим всё предшествующее, кто Павла, кто одни, кто другие соборы, кто пап, кто патриархов, кто частные откровения св. духа, должны бы были так и сказать и называть свою веру, по имени того, кто имел последнее откровение, и если последнее откровение — отцы, или послание восточных патриархов, или папские постановления, или силлабус, или катехизис Лютера или Филарета, то так и сказать и так назвать свою веру, потому что последнее откровение, объясняющее всё предшествующее, всегда и будет главным откровением. Но они не делают этого и вместо того, проповедуя самые чуждые Христу учения, утверждают, что эти учения проповедывал Христос. Так что по их учению выходит, что Христос объявил то, что он искупил своей кровью род человеческий, павший в Адаме; что Бог — троица, что св. дух сошел на апостолов и перешел через рукоположение на священство, что для спасения нужны семь таинств, что причастие должно быть в двух видах и т. п. Выходит, что всё это есть учение Христа, когда в учении Иисуса нет ни одного намека ни о чем этом. Лжеучители эти должны называть свое учение и свою веру учением и верою св. духа, а не Христовой, потому что Христовой верой можно называть только ту веру, которая — откровение Христа, дошедшее до нас в Евангелиях, и признает последним откровением, как она и должна признавать по словам Христа: и учителем никого не признавайте, кроме Христа. Казалось бы, что это так просто, что не стоило бы и говорить про это, но, как ни странно это сказать, до сих пор никто еще не попытался с одной стороны отделить учение Христа от искусственного, ничем не оправданного согласования его с Ветхим Заветом и с теми произвольными дополнениями к его учению, которые делались и делаются во имя св. духа. И странно — в этой ошибке сходятся два крайних лагеря: церковники и свободно мыслящие историки христианства. Одни, церковники, называя Иисуса вторым лицом троицы, понимают его учение не иначе, как в связи с теми мнимыми откровениями третьего лица, которые они находят в Ветхом Завете, в посланиях соборных, отеческих постановлениях, и проповедуют самые странные веры, утверждая, что эти веры — христовы. Другие, не признавая Иисуса Богом, точно так же понимают его учение не так, как оно могло быть проповедуемо им, но как оно понимается Павлом и другими его толкователями. Признавая Иисуса не Богом, а человеком, эти толкователи лишают Иисуса самого законного человеческого права отвечать за свои слова, а не за лжетолкователей его слов. Стараясь объяснить учение Иисуса, эти ученые толкователи навязывают Иисусу то, что он никогда не думал говорить. Представители этой школы толкователей, начиная с самого популярного из них Ренана, не потрудившись выделить из учения Христа того, чему учил сам Христос, от того, что на него наклепали его толкователи, не потрудившись понять это учение сколько-нибудь глубже, чем церковники, стараются понять смысл явления Иисуса и распространения его учения из событий жизни Иисуса и условий его времени.