Псы войны. Противостояние
Шрифт:
– Это каким же образом?
– Если Прайс будет воевать с Белмаром, то ему будет не до нас. И Блейку тоже.
– Хм. Почему Вы считаете, что тут замешан Блейк?
– Знаете. Что вчера этот тип нагло заявился ко мне и предложил свои услуги вместо Ваших. В самом конце разговора он упомянул Блейка.
– И что Вы ответили, Саймон?
– Сказал, что спрошу своих компаньонов.
– Понял. Белмар думает, что Вы на совещании дали слабину. Он сообщит об этом Блейку и на какое-то время от нас отстанет.
– Почему Вы так считаете, мой мальчик?
– Какое-то время они будут ждать ответа моих друзей.
Хорошо. А потом?
– Потом мы натравим на них Прайса. Я думаю, что Блейку после этого будет не до нас…
– Верно. А как мы убедим комиссара принять участие в расследовании?
– Убеждать его будете Вы! Скажете, что за всем этим делом стоит Блейк!
– Что же, мой мальчик, Вы растёте у меня на глазах! Ваш план может сработать, – оживился старый разведчик. – Обязательно стоит!
Леонид Васильевич Добровольский долго не мог приспособиться к новым реалиям Кларенса. После переворота вроде бы наступил порядок: стало меньше насилия на улицах, исчезло ощущение постоянной угрозы. Одновременно с этим у его сотрудников возникло чувство отчуждения: им казалось, что местная жизнь течёт мимо. Нет, советским дипломатам не угрожали, не следили за ними, но как-то сторонились. Особенно это стало заметным после сокращения численности сотрудников и закрытия восточногерманского и китайского посольств.
– Теперь ты – единственный представитель социалистического лагеря в Зангаро! – полушутя сказал ему Караваев. И это было правдой. От него постоянно требовали информацию о положении в Кларенсе, но, чисто объективно, он и его сотрудники мало, что знали: слухи часто были недостоверны, а уцелевшие источники информации ненадёжны. Большая часть новостей добывалась из газет и радиосообщений, ещё кое-что можно было добыть в барах отелей. В последнее время туда специально отряжались немногочисленные сотрудники посольства. Благодаря им удавалось многое узнать о денационализации, контактах с англичанами, соглашении с Агратами, возобновлении морских и воздушных сообщений… Худо-бедно посольство смогло составить картину нового Зангаро и представить его в Москву. Вместе с тем, взрыв «Гвенко», гибель Морисона и Шеннона показали, что посольство не имеет представления о ситуации в правительстве Окойе. Этот факт очень тревожил посла, который чётко осознавал, что не справляется с возложенными на него обязанностями. Длинными африканскими ночами Леонид Васильевич долго не мог заснуть, обдумывая своё сегодняшнее положение. Ему было совершенно очевидно, что его ждёт отставка. Оставался только один вопрос: какая – почётная или обыкновенная персональная пенсия. Надо было предпринять нечто экстраординарное
Уарри
Уинстон Массанта был не только полукровка, но и следствием смешения раз. Когда-то давно его дед-испанец полюбил и женился на молодой африканке, дочери царька народа бенга. Он был торговцем и служил в испанской фактории на Малом Элобее, где белых женщин можно было пересчитать по пальцам. Бенга жили по берегам эстуария Рио-Муни и населяли соседние острова – Кориско и Большой Элобей. Они были очень религиозны эти люди, соблюдали христианские заповеди и по воскресеньям ходили в церковь. Однако, это не мешало им обдирать как липку своих соседей фангов, которые жили в глубине леса. Они за бесценок получали дары гвинейского леса: каучук и слоновьи бивни, которые выменивали на дешёвые бусы, железные топоры и мушкеты. Долгое время этот народ процветал, а вместе с ним и европейские фактории на Малом Элобее. Однако, всему наступает конец. Торговле – тоже. После первой мировой войны торговля пришла в упадок, а испанский вице-губернатор перебрался в Бату. Иностранные фактории на Малом Элобее были закрыты, а сеньор Массанта потерял место. Его ничего здесь больше не держало кроме большой африканской семьи, которую он сразу же забыл, как только ступил на испанский берег. Больше о нём ничего не слышали.
В королевстве бенга на Большом Элобее, который отошёл по Берлинскому трактату к Испании, мужчины занимались торговлей, рыбной ловлей или уезжали на заработки, поэтому женщина с детьми стала основой семьи. Несмотря на христианизацию, браки часто заключались без участия церкви: священникам надо платить и, кроме того, свадьба немыслима без грандиозного пиршества. По рассказу отца Уинстона его бабка имела девятерых детей от разных мужчин с разным цветом кожи. Во времена его молодости считалось, что чем у ребёнка светлее кожа, тем он «лучше». Бабка мать как-то сказала отцу:
– Сынок! Цвет твоей кожи почти как у отца! В Европе тебя признают за своего. Уезжай отсюда!
Но отец Уинстона решил остаться. Благодаря цвету своей кожи он стал сержантом в колониальных войсках, но дальше по службе продвинуться не мог. Его сослуживцы знали, что он – только «почти белый»! Провозглашение республики открыло новые перспективы, но, к сожалению, она просуществовала недолго. Во время мятежа генерала Франко отец Уинстона отказался нарушить присягу и его уволили из армии с волчьим билетом. Имея за плечами опыт военной службы, он завербовался в Пограничную Стражу Либерии, в которой начал свою карьеру сначала. К счастью, её взяли под своё крыло американцы, и отец смог получить офицерские погоны. То, что элобеец имел светлый цвет кожи и прямые волосы, оказалось «достаточно хорошо», чтобы подняться по общественной лестнице. Отец даже африканизировал свою испанскую фамилию, превратившись из Масанто в Массанту. Всё это открыло ему двери во многие дома американо-либерийцев, составлявших высшее общество этой забытой богом страны. Каждая из представительниц этого немногочисленного класса мечтала иметь светлокожего ребёнка… В 1944 году капитан Массанта женился и продолжил свою карьеру, возглавив одну из рот. Связав себя с либерийской элитой, он вольно или невольно оказался в рядах оппозиции политике президента Табмена. После покушения на него майор Массанта был отправлен в отставку. Не найдя достойного занятия на родине он с семьёй перебрался в Сьерра-Леоне, а оттуда в Гвианию. Весь свой остаток жизни он прослужил в пограничной охране и погиб в перестрелке с контрабандистами, до конца исполняя свой долг.
Первые десять лет Уинстон Массанта прожил в Харпере среди многочисленной родни своей матери. Его дед гордился тем, что его предок был губернатором Мэриленда ещё до возникновения страны, а одна из бабок – королевой народа Гребо. Идиллия закончилась после вынужденной эмиграции. Сначала это был грязный и вонючий Фритаун, расположенный на полуострове, а затем – Батерст. Только после перевода отца в Луис жизнь их семьи вошла в нормальное русло: отец купил небольшой домик и отправил сына в кадетскую школу. Это произошло десять лет назад. После её окончания Уинстон не пошёл по стопам отца, а завербовался в Полк Королевских Африканских Стрелков. Служба в армии открыла ему дорогу в офицеры. Свой первый чин он получил за год до получения независимости. Во время мятежа сепаратистов на фронт его не послали, а присвоили временное звание капитана и назначили военным прокурором в одну из бригад. В новой своей должности он хорошо проявил себя, как хороший следователь. Около года назад его вызвал к себе Инносент Белмар, который получил от военного правительства создать службы безопасности. До независимости он служил в полиции и занимал должность субинтенданта. Белмар считался очень хорошим полицейским, поскольку в его районе царил почти образцовый порядок, за что он носил получил от коллег кличку «Шериф». Отец Уинстона гордился знакомством с ним и как-то привёл к нему сына.
Без каких-либо околичностей он предложил перейти в его ведомство.
– Уинстон, ты станешь моими ушами при штабе Южного Округа, – убеждал Белмар. – Твоя задача будет очень простой.
– Но я ничего в этом не понимаю, сэр! – попробовал возражать Массанта.
– Научишься! У Вас для этого есть всё: опыт, кругозор, образование и, главное, цвет кожи! А ещё ты сохранишь своё временное звание!
Последний аргумент оказался решающим, и Массанта согласился. Штат всей службы был небольшим – четыре человека в центральном офисе и по одному при штабах бригад и округов. Вместе с авиацией и флотом в его подчинении оказалось всего дюжина сотрудников. Они почти не имели ни опыта, ни знаний, которые были необходимы для такого рода деятельности. По совету Белмара капитан поступил в юридический колледж.
«Шериф» лично проводил все расследования, а сотрудников использовал в качестве секретарей и обслуги. Несмотря на это, Уинстон Массанта, как и все его коллеги, восхищались своим шефом и старался подражать ему во всём. Слава богу, что дел было немного: поиск сепаратистов и контрабанда военных материалов. Дело «Гвенко» попало под контроль отдела, поскольку было связано с нелегальной торговлей оружием. Массанта рассчитывал, что ему удастся быстро распутать это дело особенно после того, как ночью в штаб Южного округа поступил анонимный звонок. Неизвестный сообщил дежурному офицеру, что в одном из пакгаузов лежит оружие, которое контрабандой хотят вывезти в Зангаро. В этот раз служба оповещения сработала оперативно: начальник гарнизона поднял по тревоге комендантский взвод, который в полночь оцепил ангар. Он приказал солдатам ждать рассвета, чтобы захватить контрабандистов с поличным. Когда судно взлетело на воздух, он первым делом бросился в пакгауз и вскрыл ящики, но там оказался хлам. Тогда стали расспрашивать докеров. Один из них вспомнил, что поздно вечером от пакгауза отъехали два грузовика. Их поиск ничего не дал, впрочем, как и допрос капитана судна, итальянца по фамилии Норбиатто. Как выяснилось, он действительно ничего не знал. Когда Массанта доложил своему шефу о происшедшем, тот был сильно расстроен и приказал портовым водолазам осмотреть останки «Гвенко». Они лазали по его остову целые час, но нашли только неразорвавшиеся снаряды для «эрликонов», которые числились в грузовом реестре судна. Его подписал полномочный представитель республики Зангаро Генри Бенъярд. Он останавливался в отеле «Эксцельсиор» и раскатывал на роскошном зелёном «мэверике». Городская полицая быстра обнаружила эту машину. Она оказалась припаркованной у склада фирмы «Соваж» уже с ночи, а. её куда-то запропастился. Капитана очень заинтересовало столь неожиданное исчезновение зангарского агента, которого посчитал причастным к взрыву. Однако, вскоре недоразумение выяснилось, выяснилось, что Генри Бенъярд – близкий приятель владельца «мэверика» Марита Гомаду. Зангарец затемно уехал на сафари, а перед этим отогнал машину племяннику владельца. Разговор с мистером Гомаду подтвердил этот факт. Оставалось только ждать возвращения Бенъярда, которого надо было бы допросить для порядка.