Птица и меч
Шрифт:
— Не понимаю.
Он Одаренный. Девушка недоверчиво вскинула на меня глаза.
— Сын короля Золтева — Одаренный? — изумилась она. После чего захохотала — громкий, нервный смех, исполненный скорее горечи, чем веселья. — Воистину, боги не лишены чувства юмора. Должно быть, старый король сейчас вертится в аду.
— Старый король был моим отцом, и лучше бы тебе об этом помнить, — прошипел Кель, оскалив зубы.
Целительница обратила на него стальные глаза:
— А вот это меня почему-то не удивляет.
Король Тирас не похож на своего отца, — заверила я ее поспешно.
— Нет? Я не была бы в этом так уверена. — Целительница не отводила взгляда от Келя, словно поведение воина ставило под сомнение и благородство его сводного брата.
Мне ничего не оставалось, кроме как выдать правду. Его поглощает ипостась Перевертыша.
— Быть Одаренным — это не болезнь, — возразила девушка, повторив то же самое, что я сказала однажды Тирасу: «Я не могу починить то, что не сломано».
Я лишь прошу тебя попробовать, — взмолилась я, и она посмотрела на меня с откровенным сомнением.
— Сделаю, что смогу, ваше величество.
Целительницу звали Шенной, и, верная своему слову, через четыре дня она пришла вместе с Келем в Джеру. Тогда же вернулся и Тирас, хотя его глаза изменились. Обычно они имели такой темный оттенок карего, что казались почти черными. Теперь же зрачок обрамляла теплая янтарная радужка. Глаза орла.
— С волосами произошло то же самое. Однажды я превратился в человека, а они нет. Остались белыми, как перья орла. Скоро у меня будут когти вместо пальцев и крылья вместо рук. — Голос короля был спокоен, но в золотых глазах металась тревога.
Когда Целительница спросила разрешения до него дотронуться, он кивнул, не сводя с меня взгляда. Я была против, и он это знал.
— Упрямая женщина, — прошептал Тирас, и прутья, окружавшие мое сердце, сжались до такой степени, что я не смогла вздохнуть.
Целительница принялась водить ладонями по его вытянутым рукам. При этом глаза ее были закрыты, лицо расслаблено. Работая, она едва слышно гудела: мягкий низкий звук, не отклоняющийся от ноты — словно лютня с единственной струной.
— Это еще зачем? — пробормотал Кель.
Шенна распахнула глаза, но продолжала гудеть еще несколько секунд, водя руками над Тирасом.
— Это звук, который издает его тело, — объяснила она буднично, и хотя внешне нота смолкла, я продолжала слышать ее в голове Целительницы, будто господствующее слово деревьев и птиц. — На этой ноте его тело исцеляет себя, а я просто ей подпеваю, ускоряя выздоровление.
Я взяла Тираса за руку и точно так же закрыла глаза, вплетая свои слова в напев Шенны и приказывая телу короля вновь стать цельным.
— Я не могу его вылечить, — сказала девушка внезапно.
Тирас даже не вздрогнул. Кель принялся расхаживать по комнате, а я чуть не ударилась в слезы. Почему? Мой вопрос прозвучал как крик, и Тирас поморщился.
— Потому что он не болен. Его тело звучит здоровьем и силой.
— Но он становится чем-то иным. И это происходит все чаще и чаще, — возразил Кель, маскируя за злобой страх.
Шенна покачала головой:
— Я знаю многих Перевертышей. Но их дар не выглядит… так. Это всегда собственный выбор.
— Ты знаешь многих? — Тирас поднял на Целительницу свои странные золотые глаза.
— Да, — кивнула она, доверяясь ему. Доверяясь нам.
— Приведи их ко мне, — велел Тирас, и Шенна взглянула на меня в поисках поддержки.
Я могла лишь беспомощно пожать плечами в ответ. Я понятия не имела, что он задумал.
— Нет, — сказала она наконец, помотав головой. — Они никогда не согласятся.
— Тогда отведи меня к ним, — настоял король. — И я докажу, что я один из них.
— Но зачем? — перебил его Кель. — Зачем так подставляться, Тирас?
— Вам понадобятся союзники, когда меня не станет, — ответил тот, на этот раз избегая смотреть мне в глаза.
Сопротивление забурлило во мне. Я отказывалась в это верить. Отказывалась.
Глава 25
МЫ ПОКИНУЛИ ГОРОДСКИЕ стены на рассвете следующего дня, одетые как и прежде — как сельские жители и ремесленники, в вуали и с корзинами в руках, не говоря ни слова и избегая смотреть друг на друга. Когда мы добрались до дома Шенны, она почтительно поприветствовала мужчин, мне же достались теплые объятия, словно моя физическая неполноценность вызывала у Целительницы доверие. Уязвимость много раз служила мне плохую службу, но она же и располагала ко мне людей.
— Я поговорила со старейшинами, и они распространили новость среди Одаренных. Каждый сам решит, приходить сегодня или нет. Если они не захотят показаться, мы должны будем принять их выбор. Я никого не выдам, — заявила Шенна.
Ее родители уже были здесь — вместе с прапрадедушкой, древним старцем по имени Соркин. Он был так сед, что с легкостью мог бы затеряться среди серых утесов Корвина. Но в Нивее скалы были черными и мерцающими, словно глаза Тираса до того, как превращение сделало их золотыми.
Соркин тоже был Целителем и помнил правление еще прапрадеда Тираса — короля, который вызывал даже больше страха и ненависти, чем Золтев. Он внимательно смотрел на нас, источая одновременно испуг и надежду. Когда Тирас отвесил ему глубокий поклон, черты старика немного смягчились. Он, не спрашивая, взял лицо короля в ладони и принялся гудеть — в точности как Шенна накануне. Так продолжалось некоторое время. Затем он уронил руки и отступил на шаг, но нота продолжила звенеть в воздухе.
— Вы не больны, ваше величество, — сказал он, и его брови недоверчиво сошлись к переносице.