Птица малая
Шрифт:
Теперь все столпились на командном мостике, вокруг дисплея, пока Джимми прогонял через него снимки, один за другим, демонстрируя светлую точку, менявшую яркость и чуть сдвигавшуюся от картинки к картинке.
– Смотрите, – сказал он. – Можно даже видеть, как различается отраженный солнечный свет.
Марк Робичокс, вышедший на шум из крошечного спортзала, перегнулся через Джимми и указал на пятно, расположенное несколько ближе к центральному солнцу:
– И вот. Еще одна.
– Глаз как у орла, старина, – сказал Джимми. – Действительно. Это тоже планета.
– Джимми, ты можешь увеличить эти участки? – спросил Марк, на шее которого висело полотенце; он тяжело дышал, но уже не от упражнений на бегущей «дорожке».
– В этом нет смысла. Наблюдение-то в реальном времени, люди. Мы можем просто поглядеть на них в телескоп.
Через пару минут они смогли воочию увидеть первую планету, выглядевшую сейчас, как туманный шар, сероватый и подернутый рябью. А затем вторую, замеченную Марком, – гораздо большую и с двумя крупными спутниками.
– Луны, – тихо сказал Джимми, обхватывая рукой Энн и привлекая к себе. – Луны!
– Забудьте про первую. Вот наша планета, – с полной уверенностью заявил Марк. – Крупная луна держит планетную прецессию достаточно ровной, чтобы возникла синоптическая ситуация. Если там есть открытая вода, то луны вызывают приливы, а приливы порождают жизнь.
Вскинув брови, Энн с молчаливым вопросом посмотрела на него. Натуралист улыбнулся:
– Потому что так угодно Господу, мадам.
Все заговорили разом, поздравляя Джимми, Джорджа, Марка, обсуждая, сколько времени займет полет к планете с лунами; возбуждение затопило хандру, в которой они пребывали, пока тянулись бесплодные недели. Гул разговора оборвался, когда Д. У. огляделся, высматривая Эмилио, а затем вдруг окликнул: «Сядь, сынок, пока не упал», – и ринулся мимо маленькой толпы, сгрудившейся вокруг дисплея, огибая скамьи и столы. Но не успел подхватить Эмилио прежде, чем тот грянулся об пол.
Сперва раздался взрыв смеха, поскольку Эмилио выглядел комично, свалившись точно марионетка, у которой обрезали нити, но словно в замедленной съемке – из-за низкой гравитации. Алан Пейс раздраженно подумал, что это очередная шутка, и был, как обычно, раздосадован легкомыслием Сандоса.
Энн подоспела сразу после Ярбро.
– Все в порядке, – бесстрастно сказала она, когда смех умолк, сменившись испугом. – Он просто потерял сознание.
Она сама могла бы поднять Эмилио с пола; при четверти G он весил около тридцати фунтов. Но интеллектуальное равенство – это одно дело, а к мужской щепетильности Энн сохраняла некоторое почтение, поэтому она вскинула глаза на Д. У, намереваясь попросить отнести Эмилио в его каюту. И с изумлением увидела, что Ярбро дрожит. Затем Энн вдруг осенило, и многое ей стало понятней.
– Джимми, пожалуйста, оттащи Эмилио в его комнату, – позвала она чуть скучающим голосом, стараясь поубавить драматизма.
Открыв дверь в каюту Эмилио, Д. У. шагнул в сторону, пропуская Джимми – огромного «Тряпичного Энди», несшего Эмилио, который сам походил на тряпичную куклу, бессильно повисшую на руках гиганта. Секунду поколебавшись, Энн коротко, но крепко обняла Д. У, как бы успокаивая, а затем протиснулась мимо Джимми в комнатку. Джим вышел, и она закрыла за ним дверь.
Эмилио уже приходил в себя. Энн слышала, как Д. У. прямо за дверью в полный голос, как заправский техасец, весело балагурит, стараясь вернуть разговор к найденной планете. Голоса удалились, и Энн посмотрела на Эмилио, который теперь сидел, спустив ноги с кровати, широко открыв глаза и моргая.
– Что произошло? – спросил он.
– Ты отключился. Наверное, из-за сильного потрясения. По-видимому, с тобой сыграла шутку вегетативная нервная система. Ты мог почувствовать, как руки и ноги холодеют, а все вокруг становится белым.
Эмилио кивнул:
– Со мной никогда такого не было. Какое странное ощущение…
Он потряс головой, пытаясь изгнать из нее туман, и его глаза опять расширились.
– Ну-ну. Просто посиди некоторое время. Кровяное давление должно прийти в норму.
Скрестив руки, Энн прислонилась к переборке, наблюдая за ним как медик, размышляя о том, что видела. Он коротко засмеялся, а затем притих, ожидая, когда вернутся силы.
– Я удивлена, – задумчиво сказала Энн, – что ты удивился.
– Насчет планеты?
– Да. Ведь все это было твоей идеей. Я думала, у тебя что-то вроде прямого доступа к Господу.
Она была вовсе не такой саркастичной, какой могла бы быть. На самом деле Энн произнесла это почти бесстрастно, лишь намекнув на неискренность – для самозащиты.
Эмилио долго молчал, дважды начиная говорить что-то, но затем вновь умолкая. Наконец он произнес:
– Энн, можно я скажу тебе кое-что? По секрету?
Она соскользнула по стене, в отличие от Эмилио контролируя свое падение на пол, и уселась со скрещенными ногами, глядя на него.
– Я никогда не говорил этого никому, Энн, но… – Он опять замолк и нервно рассмеялся: – Наверное, это своеобразный рекорд, да? Человек, способный быть совершенно невразумительным на четырнадцати языках.
– Ты не обязан говорить, если не хочешь.
– Нет. Мне нужно сказать кому-то. Не кому-то. Тебе. Мне нужно сказать об этом тебе. Энн, я лишь теперь вхожу туда, где, как все считают, я пребывал все время.
Опять повисла пауза, пока Эмилио решал, сколько можно ей открыть и с чего начать. Наблюдая за ним, Энн ждала, довольная, что на его лицо вернулся румянец, а затем растроганная – когда сообразила, что на самом деле он покраснел. Саморазоблачение похоже на секс, подумала она. Нелегко обнажать душу.
– Энн, ты должна понять. Я не из тех, кто решил стать священником уже в семь лет. Я начал… ну, ты видела Ла Перла, верно? Но ты и представить не можешь, каково это – расти там. – Эмилио снова замолчал, захлестнутый воспоминаниями. – Как бы то ни было, иезуиты, в особенности Д. У., показали мне, что можно жить по-другому. Я не говорю, что сделался священником из благодарности… Ладно, признаю: возможно, это одна из причин. Но я хотел стать похожим на них. Похожим на Д. У.
– Не так уж плохо, – сказала Энн, спокойно взирая на него. Он глубоко вздохнул.