Птица Ночь
Шрифт:
– А ты думаешь, всё должно быть тихо?
– Как объяснить народу?
– Гнусный Враг с Каверзного Острова совершил внезапную атаку на Квартиру. Доблестные воины Великой Бабушки отразили коварное нападение и спасли бесценную жизнь Нашей Любимой. Переоденем десяток трупов в какие-нибудь пёстрые тряпки и выставим на всеобщее обозрение: поверженный Враг.
– Ты моё солнышко…
– Агни!
– Да, да, да…
По всем законам здесь бы надо дать описание рассвета. Туман от земли, неясные силуэты леса, светлеющее небо… Но ведь, чёрт побери, нельзя, невозможно, не в человеческих силах описать природу так, чтобы вся она, живая, предстала перед глазами читателя. Вот я прошлым летом взял на дачу Тургенева. Красиво написано, наблюдательность видна, редкостная любовь к природе. А закроешь книжку, выйдешь в лес – мать честная! Да что
Ладно, поехали дальше. Значит, там рассвет, лес, туманчик и прочее в таком духе.
– И всё-таки есть в твоём плане изъян.
– Какой?
– Как объяснить народу, что наши солдаты бьют наших же? Ведь так и будет.
– Чего проще, дорогая. Объявим, что Враг подкупил горстку недостойных наших соплеменников, жалких тщеславцев и отщепенцев.
– У тебя государственный ум, кролик.
– Что? Как ты назвала меня?
– Кролик… Ты ведь этого хотел?
– Знаешь, Агни, а я… я полюбил тебя…
– Молчи, не надо, я боюсь…
– Ты же говорила, что ничего не боишься?
– Да. А сейчас боюсь. В первый раз.
– Значит, я лишил тебя невинности.
– Дурачок…
– Агни, а я думаю о Семье.
– Мы все о ней думаем.
– Нет, не то… Ты ведь не член Семьи?
– Нет, ты же знаешь.
– И я не член…
– На что ты намекаешь?
– Слушай, почему ты идёшь против Бабушки? Ведь вы же много лет…
– Ты что, ревнуешь?
– Просто хочу понять.
– Женщину понять очень просто. Он надоел мне.
– Давно?
– Уже года три.
– На что ты надеешься? Ведь сейчас ты – ближе, чем кто-либо, к самому верху. Выше уже некуда.
– А я хочу выше.
– Выше? Ты что же, метишь в Бабушки?! Но это же не реально!
– Ты не зря завёл разговор о Семье.
– Я ничего не делаю зря. Но в Бабушки метит Римовалс, ты это знаешь.
– Ты поддержишь его?
– Да. Почти до конца.
– Почти?
– До того момента, когда ему останется один шаг до цели.
– А дальше?
– Если б я не помнил наизусть твоё досье, то решил бы, что взял в постель наивную девчонку из деревушки.
– Значит – ты?
– Да.
– А я – на нынешней роли?
– Поэтому я и спросил, почему ты идёшь против Бабушки.
– Откровенность за откровенность, милый. Я не вольна в себе. Мои неугомонные сёстры его терпеть не могут. Они хотят вернуть женскую власть, как это было раньше, при первой, настоящей Бабушке.
– Значит – бой с нами?
– Ты очаровательно догадлив.
– И ты пойдёшь против нас? Против меня?
– Признаться, очень не хотелось бы, но…
– И ты не была бы довольна нынешним местом? При мне, конечно.
– Я, кажется, становлюсь никудышным политиком… Может быть, это старость?
– Нет, это любовь.
– Да, да, да, да! Не просто довольна, я была бы счастлива – слышишь?! Но только – всё по-иному! К чёрту этот страх иных миров, этот застой, эту косность гнусную, эту глупую бабушкину демагогию! Геликоптеры Муана раздвинут для нас рамки мира, наша армия – сильнейшая в мире! – пойдёт на штурм новых и новых земель. Мы вооружим всех, и вооружим отлично! Мы бросим их завоёвывать другие острова! Что нам этот жалкий клочок суши! Впереди – целый мир, и мы будем властвовать над ним – ты и я!.. Но ты не зря спросил про Семью…
– Мы не члены Семьи…
– Стать ими или…?
– Или.
– Всех?
И Йердна ответил очень медленно и так уверенно, что Агни всей кожей ощутила кремневый стержень его души.
Затемнение.
КОНЕЦ КИНОСЦЕНАРИЯ
Что же это делается? А?! Ну что за бестолковщина такая, чёрт побери! Ненавижу этот праздник – 8 Марта, ох, как ненавижу!
Нет, он не стал новым человеком. До этого ещё было далеко. Ещё не пробил чрезвычайный час, и Маятник ещё отсчитывал время старой жизни. Но уже что-то сместилось в непостижимом механизме, и он начал становиться другим.
Ясав смотрел для другого. Не для другого хозяина – эту мысль он отмёл после колебаний, но окончательно. Он подумал о другом человеке. Сначала – об Анири, потом – о Муане, потом – о многих других людях, которых знал в своей жизни. Для них дано ему зрение. Какая польза для них будет от его работы – вот как он понял тёмные слова Йердны. Ясав и сам ещё толком не разобрался в этом новом для него взгляде на жизнь, но мысль беспокойно ворочалась, требовательно напоминая о себе. И неожиданно Ясав поймал себя на том, что не облекает увиденное в привычнее слова отчёта для Бабушки. Сначала он не понял себя, на мгновение испугался такого поворота дел, а потом… Странное чувство свободы охватило его. Непривычное, даже неудобное на первых порах – но удивительно лёгкое!
Он вдруг вообразил, что свободен от Бабушки и всего, что олицетворяло это имя, от всей Родни с её жестоким регламентом бытия, от всей лживой мишуры, засорявшей его ум и глаза… Ясав засмеялся, как во сне, но вдруг понял, что это почти не сон. Это ещё не явь, но может, может стать ею.
В ту ночь, в глубине сновидения, шёл он по лесу. Лес блестел, серебряно искрился – это листья, тысячи листьев, облитые дождём, отражали скупые лучи солнца, пробившиеся сквозь тучи. Окружённый этим сверканьем, Ясав вышел к реке. Её узкое русло будто было прорублено сквозь лес: ни отмелей, ни песка – вода подходила к корням деревьев. Была осень. Жёлтые, коричневые, красные листья устилали землю, и вся река была так плотно покрыта ими, что и воды не было видно. Течение было медленным и ровным – без водоворотов и ряби – просто тихое, медленное движение. И листья плыли. Множество листьев неторопливо шли сквозь лес. Их движения напомнили Ясаву движение неисчислимой толпы за гробом. «Это хоронят осень», – подумал Ясав. Потом его мысли сплелись, смешались в неразличимую вязь, и он спал уже без сновидений.
Чур меня, чур! Зарекаюсь! Больше никаких пейзажей! Прочёл позавчерашнее – и ужаснулся! Какое убожество! Про реку, про листья – жалкие, жалкие слова. А ведь я видел всё это, и до сих пор в глазах – процессия тысяч листьев по медленной воде! Но не дано человеку выразить это, не суждено и мне.
Гёте учил: «Природа – это единственная книга, каждая страница которой полна глубокого содержания». Так зачем же списывать из этой книги, бездарно перевирая священные слова?!
Перед строем богов и муз, покровительствующих искусству, торжественно клянусь: навсегда отказаться от попыток описать природу; изгнать с моих страниц тягомотные перечисления явлений погоды и растительного мира, а также прочих атрибутов окружающей среды; строго ограничиваться лаконичным указанием на характер местности и климатические условия, да и то только в том случае, если этого настоятельно требуют происходящие события; описывать исключительно действия и мысли героев, сосредоточив главное внимание на разработке психологии и сюжета. Если же я нарушу эту торжественную клятву, то пусть боги и музы, покровительствующие искусству, навеки отлучат меня от него. Аминь!