Птица-слава
Шрифт:
– Наш, наш генерал!
– закричал капрал.
– А ну-ка выше, голову выше мне!
Смотрит капрал, а там, на бугре, лавиной идут солдаты. Слышит старый воин привычные звуки. Словно товарищей слышит зов.
Улыбка прошла по лицу капрала:
– А ну, подмогни!
Помог подняться капралу с земли Епифанов.
– А ну-ка кивер надень.
Надел Епифанов на седую голову кивер.
Подтянулся, словно в строю, капрал. Изготовил ружьё, как в атаке. Шаг левой, шаг правой. С шага на бег
Опешил солдат Епифанов: кровь из капрала хлещет.
– Ура-а!
– победно несётся с холма.
– Ура-а!
– ответно кричит капрал.
Пробежал он метров десять - пятнадцать и вдруг, словно дуб-великан под взмахом последним удальца дровосека, рухнул плашмя на землю.
Подлетел Епифанов к герою. Не стонет, не дышит капрал. Кончил воин свой путь солдатский.
Догнал Епифанов своих. Набросился Жабрин:
– Где пропадал?! Душа твоя воробьиная!..
Объясняет солдат задержку. Никак не придёт в себя. О старом капрале, сбиваясь, рассказывает.
Утихнул поручик Жабрин. Молча стоят солдаты.
– Так звать как? Как величать героя?
Разводит Епифанов руками:
– Капрал. Старый такой. С усами. Силы в нём совсем ещё не было.
Сняли солдаты шапки.
– Силы в нём не было?! Дурак, богатырская сила в нём.
СОЛДАТСКОЕ СЕРДЦЕ
Сдружились они в походах: солдат молодой и солдат бывалый - Клим Дуга и Матвей Бородулин. Вместе отступали от самого Немана. Вместе бились у Витебска. Чуть не погибли у стен Смоленска. Вместе пришли к Бородинскому полю.
Матвей Бородулин при Климе Дуге словно бы дядька. Уму-разуму в военных делах наставляет: как порох держать сухим, как штык наточить, как лучше идти в походе, чтобы ноги не так устали. На привале Бородулин уступит младшему место поближе к костру.
Упрётся Дуга:
– Да что я, дитё какое?
– Ложись, ложись!
– прикрикнет солдат.
– Я привычный. Мне на холодку даже и лучше.
Делят кашу, и тут Бородулин о друге думает. Из миски своей в миску к нему добрую часть отвалит.
– Дядя Матвей, - отбивается Клим, - да что я - к откорму хряк?
– Ешь, ешь! Тебе в рост. Тебе в пользу.
В Бородинской битве солдаты сражались рядом. Клим - богатырь, Бородулин - усох с годами. Прикрывает Дуга старшего друга. Недоглядел: ранило вдруг солдата. Повалился Матвей Бородулин на землю, талым сугробом осел.
– Дядя Матвей!
– закричал Дуга. Рухнул он на колени, тормошит Бородулина. Ухо к груди приложит.
– Дяденька Матвей! Родненький!..
Приоткрыл Бородулин глаза, глянул на друга.
– Воды, - простонал и снова забылся.
Схватились солдаты за фляги - пусты солдатские фляги. Скоро десять часов, как бой. Не осталось во флягах глотка воды.
Нет воды. Ручья поблизости нет. Ближайший ручей в руках у французов.
– Воды! Воды! Воды!
– идёт по солдатским рядам.
Нет нигде, как в пустыне, воды.
Поднялся Дуга на ноги. Смотрит растерянным взглядом. И вдруг словно током прошло по солдату. Схватил он пустую флягу, руку задрал в вышину и рванулся навстречу французам, туда, где штыки и ружья, где за ними ручей в овраге.
Перехватило у тех, кто был рядом, дух.
– Господи, верная смерть...
– Леший!
– Достался Дуга французам.
Смотрят солдаты с тревогой вслед. Смотрят на бегущего русского и сами французы.
– Камрады, - кричит Дуга, - дядька Матвей погибает! Дядька просит воды!
– и флягой пустой, как паролем, машет.
– Во-о-ды!
– несётся над полем.
Французы хотя и враги, а тоже ведь люди. Непонятна им русская речь. Однако сердцем людским понятно - неспроста побежал солдат.
Расступились французы, открыли дорогу к ручью.
Стих на участке огонь. Не стреляет ни эта, ни та сторона. Замерло всё. Лишь:
– Дядька Матвей погибает!
– режут воздух слова солдата.
Добежал Дуга до оврага. Зачерпнул флягу воды студёной, вразворот - и помчался назад коридором солдат французских.
Подбежал он к дядьке Матвею, снова стал на колени, голову поднял, флягу поднёс ко рту. Смочил лоб.
Приоткрыл Бородулин глаза, вернулось к солдату сознание, признал молодого друга:
– Где же ты водицу, родной, достал?
Где?
Из сердца достал солдатского.
РЫЖИК
Родился он маленьким-маленьким, рыженьким-рыженьким, словно в беличью шубку одет. Поднялся на хилые ножки, удивлённо глянул на белый свет и нежно заржал.
– Рыжик!
– вырвалось у кого-то.
Так и остался лошадёнок при этом имени.
Прошло три года. Рыжик вырос, окреп. Не конь - загляденье. Шея тонкая, ноги стройные. Буйным ветром летит по полю.
Вскоре Рыжик попал на военную службу. Определили его в гусарский полк к самому командиру. Однако не понравился чем-то коню гусарский начальник. То ли годами полковник стар, то ли сердце имел недоброе. Не подпускает Рыжик к себе командира: бьёт копытом, рвёт удила.
Разозлился полковник, отдал коня своему адъютанту. Однако и тут неудача. То ли зелен-молод совсем адъютант, то ли душа у него нехрабрая. Не признаёт конь офицера, свечкой вздымает к небу.
Намучились в гусарском полку с конём. Наконец решили отчислить упрямца. Да только тут влились в русскую армию казаки генерала Платова. Казак Савостин и выпросил Рыжика.
Почуял Рыжик славную руку хозяина. Савостин лихой казак. Савостин всегда впереди. И Рыжик привык к почётному месту. Смирились другие кони, почтительно уступают ему дорогу.