Птичка над моим окошком
Шрифт:
– Все так говорят.
– Все только говорят, а я сделаю.
– Именно так все и говорят, – устало произнесла Августа, – а потом откуда-то берутся слезы, разводы и сироты.
Это был запрещенный прием: Данька болезненно воспринимал любое напоминание об отце.
– Достала! – взорвался он. – Достала своим фоно! Ненавижу.
– Все сказал? – холодно поинтересовалась Ава. – Валяй, выскажись до конца, а я посижу, послушаю, как плохо живется моему маленькому несчастному брату. Какая у него сестра стерва. Морит голодом,
– Ничего, – буркнул Данька, выдвигая винтовой стул.
И – о чудо! – вальс Чайковского из оперы «Спящая красавица» неожиданно зазвучал.
Вот только что пальцы извлекали из клавиш поверхностные, плоские звуки, и уже в следующее мгновение звук приобрел глубину и нежность. Очевидно, спасаясь от деспотии сестры, Данька ушел в музыку.
Все в этой жизни дается через боль и слезы, все – через тернии, подумала Августа. В эту минуту она испытывала к брату самые нежные чувства и, уступив порыву, похвалила:
– Здорово.
– Что? – Данька снял пальцы с клавиатуры, вытаращился на сестру. – Что – здорово?
– Играешь здорово.
– Как обычно, – с показной небрежностью бросил Данька, не избалованный похвалой, но зардевшаяся мордаха уличала его в неискренности.
На вещевой рынок за обновками для брата Ава ехала одна.
Сопровождать сестру Данька отказался наотрез:
– Выбирай на свой вкус, я тебе доверяю, как себе.
После ссоры и примирения оба демонстрировали добрую волю.
… Обратный путь домой оказался усыпан шипами и розами в буквальном смысле: во дворе нагруженную пакетами и коробками Августу поджидал Бовбель с букетом традиционных роз в объятиях. Его полная физиономия на жаре стала красной и потной, как в парилке.
Мысленно простонав, Августа попыталась под прикрытием пакетов и коробок проскользнуть незамеченной, но Бовбель проявил чудеса бдительности, кинулся навстречу и перекрыл все подступы к дому.
– Августа!
– Здравствуйте, – попятилась Августа. – Что вы здесь делаете?
– Тебя жду. – Страсть скрутила бедолагу так, что он отбросил церемонии.
– Приходите на прием, – все еще не теряла надежду на мирное урегулирование конфликта Августа.
– Нет-нет, я хочу пригласить тебя куда-нибудь, – энергия била из Дискинезии ключом, – посидим в неформальной обстановке, так сказать, познакомимся поближе.
Последнее предложение вызвало у Августы панику, которую она едва сумела скрыть за показным вниманием:
– О чем поговорим?
– О детстве, отрочестве, юности – о жизни вообще, так сказать.
Слушая этот бред, Августа силилась вспомнить имя-отчество липучки Дискинезии.
Имя-отчество не вспоминалось, будь оно неладно.
– Простите, – глядя прямо в зрачки
– Константин, – заволновался пациент, – можно без отчества.
– Без отчества так без отчества. – Августа собралась с духом. – Константин, оставьте меня в покое. Я понятно излагаю?
На глазах у изумленной Августы с Бовбелем произошла разительная перемена: из красного он сделался багровым, из добродушного увальня превратился в разъяренного быка, даже глаза налились кровью.
– Сука, – выговорил перекошенный судорогой рот.
Странное спокойствие охватило Августу, в глубинах сознания засемафорил диагноз: психопат.
– Зачем же так волноваться? – Ава шарила взглядом по изменившемуся, потному лицу, пытаясь определить степень опасности.
– Пошла в машину. Быстро. – Бовбель железными пальцами схватил Августу за плечо.
– Константин, – удивляясь собственному хладнокровию, произнесла Августа, – зачем вам неприятности? Я же на своей территории – это мой двор, тут все меня знают, стоит мне открыть рот, и здесь моментально будет милиция. Полиция, – исправилась Ава, в подтверждение переложила пакеты в одну руку и помахала старушкам, оккупировавшим скамейку.
– Здравствуй, здравствуй, Августа Михална! – вразнобой закивали те.
Повернувшись к психопату спиной, Ава устремилась к подъезду.
– Тварь, – услышала она хриплый голос и в то же мгновение вскрикнула от боли – в спину вонзились тысячи игл, к ногам, пугая ассоциацией с кровью, посыпались багровые лепестки.
Розы – поняла Августа. Психопат употребил цветы как оружие мести.
– Псих, – процедила она.
– Августа Михална, – всполошились старушки, – милицию, милицию надо. Полицию! У кого мобильный есть?
– Не надо милицию и полицию тоже не надо, – остановила самаритянок Августа, – врач на больных не обижается.
… В лифте Августа еще крепилась, глотала слезы, но, попав домой, закрылась в ванной и отчаянно разрыдалась.
Несчастная, никому не нужная неудачница, вековуха – легкая добыча для психопатов и маньяков – вот кто она такая.
Все ужасно, ужасно.
Скинув блузку, Августа зарыдала еще горше: шипы превратили легкую ткань в решето.
Спину было не так жалко, как блузку.
Кое-как обработав ранки перекисью, Ава осторожно надела халат, глотнула валерьянки, понемногу успокоилась и направилась в детскую.
Странно, но за это время Данька никак не проявился – обычно брат выскакивал из своего закутка и совал нос в пакеты.
Оглядев его пустую комнату с раскиданными вещами, Августа с нарастающим беспокойством прислушалась к соседней квартире. Квартира номер 22 не подавала признаков жизни. С непонятной настойчивостью Августа увязывала отсутствие брата с отсутствием соседа. Куда они подевались?