Птичка по имени Авелин
Шрифт:
Ральф поднял голову, расправил плечи и вдруг улыбнулся.
– Мы не победили, - громко и четко сказал он. – Но и не проиграли. До тех пор, пока жив хоть один из нас – Люциус, ты не сможешь спокойно спать.
– Надо было вырвать ему язык, - процедил король, цепляясь за мои волосы так, что у меня слезы выступили из глаз. – Ненавижу!
Он махнул рукой, и палач – крупный мужчина в черном – заломив Ральфу руки, уложил его лицо на плаху. Взмахнул огромный топор. Толпа взвыла, заглушая звук удара. Что-то круглое покатилось по помосту, словно
===
В моей голове пульсировало "ты следующая". Я не хотела умирать. Ещё больше я не хотела умирать на потеху толпе. Как-то вдруг вспомнились однажды брошенные слова "Хоть бы ты почувствовал на своей шкуре, что такое клетка", оказавшиеся пророческими. Да, Ральф не был мне хорошим мужем. Он втянул меня в свои аферы. Он без колебаний пожертвовал нашим (видимо, только моим) ребёнком ради своих целей. Он манипулировал мной. Сколько раз я желала ему смерти?
Сейчас я была готова на всё. Если мне пообещают, что не будет эшафота, будет яд или кинжал - я всё расскажу! И бумаги отдам, и флакон, умоляю, только не эшафот! Только не палач!
Я выла, вырывалась, царапалась, когда двое гвардейцев волокли меня куда-то. Один сжалился надо мной и шепнул:
– Король велел привести вас в порядок. Вы идете в баню, не в тюрьму.
– Не в пыточную?
– жалобно пискнула я.
– Не к палачу?
– Нет, графиня. Не сегодня. И не терзайте себя: ни разу в истории Ранолевса женщин не казнили на площади. И не пытали.
– Зачем ты ей это говоришь?
– рыкнул второй.
– Было так весело!
– Она всего лишь женщина, на глазах которой только что казнили мужа. Любой бы сломался.
Гвардеец остановился, а потом подхватил меня на руки, как сломанную куклу.
– Тише, графиня, тише. Не обещаю, что все будет хорошо. Но сейчас только баня.
– Идиот, такое развлечение испортил. Та, вторая, была забавнее. Согласилась на всё, лишь бы её не мучили...
Первый промолчал, а я все думала, кто был до меня в их руках? Ада? Хлоя? Сабрина? Кто?
Меня поставили на ноги в какой-то маленькой комнате, где всего и было - лохань с водой и пара кувшинов. Две женщины, лица которых я даже не пыталась разглядеть, довольно вежливо велели мне полезать в лохань. Я не сопротивлялась. Тело словно было скованно льдом, от горячей воды стало даже больно.
– Что делать с волосами?
– вполголоса спросила одна.
– Их не разобрать. Тут колтун. Ну, или работы на несколько часов.
– Резать?
– неуверенно предложила вторая.
– Указаний не было.
– Спрячем под платок, - решила первая.
Вот и славно. Хотя я бы отрезала без всякой жалости. Надо отдать женщинам должное: они были осторожны. Бережно обмывали мое измученное тело. Охали, видя синяки и ссадины. Обстригли ногти на руках и ногах и втерли масло в потрескавшиеся пальцы. Мне было почти хорошо. Я хотя бы больше не пахла. И белье надели простое, но чистое. И халат - бархатный, и туфельки из мягкой кожи.
Те же гвардейцы вели меня снова, но теперь я хотя бы шла и не стонала. Мне даже удалось гордо задрать подбородок и держать ровно спину.
– А она красивая, - заметил тот, кто ругался на своего приятеля.
– Может, нам её отдадут... потом.
– Молчи уж. Не для таких, как мы, эта птичка.
Я невольно скосила на него глаза, вздрогнув. Нет, он был мне незнаком.
Меня привели в спальню: большая кровать с балдахином не оставила мне ни малейшего шанса обмануться. А человек, сидевший за столом у окна, вызывал ужас.
– Итак, наша дражайшая... или, вернее, дрожащая графиня Волорье... Эва! Вы ведь позволите вас так называть?
Я молчала. Что я могла сказать сейчас? Слабая, измученная, на грани истерики, я даже не могла заставить себя открыть рот и огрызнуться.
– Нам нравится ваша покорность, - Люциус подошёл ко мне вплотную и больно ухватил пальцами за щеки.
– Мы ведь говорили, что ты будешь нашей?
Это его "мы" бесило неимоверно, но я все равно молчала. Он скинул с моих плеч халат. Я вздрогнула и попыталась сделать шаг назад, но уперлась спиной в стену.
– Нет, - выкрикнула я, закрываясь руками.
– Ты смеешь говорить "нет" королю?
– Ты не король, - прорвало меня.
– Ты ничтожество, которое даже не может добиться женщины кроме как насилием! Ты жалкий уродец! Слабак!
– Ах ты сучка, посмела тявкать!
– Люциус размахнулся и ударил меня ладонью по щеке так сильно, что голова у меня мотнулась. Я стукнулась затылком об стену, но не замолчала.
– Какой же ты мужчина после этого? Девушки тебе не дают, и ты решил брать их силой? Или насилие - лишь оправдание того, что удовольствие женщине "вы" доставить просто не в состоянии?
– Будет тебе… удовольствие!
Второй удар разбил мне в кровь губы. Я ухмыльнулась, облизывая их, а потом плюнула ему в лицо кровавой слюной. Терять мне было уже нечего. Если достаточно вывести его из себя, он меня убьет, и всё закончится.
На этот раз Люциус не стал меня бить. Он схватил меня за плечи, явно ожидая, что я буду вырываться, и не подозревая даже, что все мои силы уходили на то, чтобы стоять на ногах. Если бы не стена - я б давно упала. Потащил к кровати, толкнул на покрывала. Я завизжала, срывая голос, попыталась уползти. Тогда он скрутил меня, связывая руки за спиной поясом халата, и уткнул лицом в подушку, заглушая крики.
– Ори, ори, - прошипел он.
– Люблю, когда женщины подо мной орут.
Панталоны и сорочка были порваны в клочья, а потом тело пронзила боль. Казалось, что он порвёт меня пополам. Навалившись на меня всем телом, он вдавил мою голову в подушку. Связанные за спиной руки мгновенно онемели. К счастью, это длилось не так уж и долго. Довольно быстро Люциус скатился и столкнул меня ногой с кровати.
– Вот так, ваша милость, - прошипел он. – Это удовольствие ждет вас каждый день... пока я не наиграюсь.