Птицы и камень. Исконный Шамбалы
Шрифт:
Это случилось осенью 1942 года. После очередной атаки немцев красноармейцы отдыхали, устроившись кто где. Григорий вместе со своим другом Колей Веперским лежали в блиндаже. На улице моросил дождь. Гитлеровцы время от времени обстреливали позиции русских. То тут то там раздавались взрывы, слышались редкие автоматные очереди. Молоденькое пополнение вздрагивало, озираясь по сторонам. Бывалые же бойцы относились к этому более спокойно, пытаясь хоть чуть-чуть подремать, экономя силы.
В блиндаж вошел солдат, парень лет тридцати, и громко произнес своим необычно мелодичным голосом:
— Тимонников, Веперский, срочно к командиру!
Григорий мельком взглянул на солдата. Очевидно новобранец, поскольку одет в новенькую форму. Их взгляды неожиданно
Невдалеке прогремел очередной взрыв. Григорий с другом быстро накинули плащ-палатки, взяли оружие, вышли из блиндажа и стали продвигаться по окопу. Сапоги утопали в жиже грязи. Хлестал усилившийся дождь. Дул пронизывающий ветер.
Первым шел Веперский, за ним Григорий, а замыкающим был тот незнакомый солдат. И только они стали заходить за первый поворот окопа, который находился буквально в десяти метрах от блиндажа, как послышался нарастающий свист летевшего в их сторону снаряда. Григорий, как бывалый фронтовик, моментально сориентировался. Судя по всему, снаряд должен разорваться где-то совсем рядом. Времени почти не было. Резко развернувшись, он хотел повалить того парня на землю. Григорий крикнул «Ложись!», но его рука прорезала пустоту. В этот момент произошел взрыв.
Снаряд попал в блиндаж. Григорий увидел, точно при замедленной съемке, как разлетаются бревна, куски грязи, какие-то предметы… И тут из-под его ног внезапно вылетел неизвестно откуда взявшийся белоснежный голубь. Да так близко, что ослепительно голубовато-белое крыло даже задело лицо Григория. Он почувствовал, как закружилась голова, и стал падать, словно опускаясь в мягкую перину. Все было как в тумане. Он видел наклонившихся над ним сослуживцев и санитара. Его тормошили. Кто-то где-то вдалеке кричал: «Контузия». Потом его куда-то понесли. А он все думал о том парне, который позвал их к командиру. Жив ли он? Успел ли спастись? Лучистые голубые глаза стояли перед его взором так же живо, как он видел их тогда, в блиндаже, на короткий, но столь памятный миг…
Но самое странное началось после того, как он пришел в себя.
В рубашке ты родился, парень, — говорил пожилой санитар, перевязывая Григория. — Задержись на секунду — и все. Я и так удивляюсь, как тебе взрывной волной голову не снесло.
Он… жив? — спросил Григорий слабым голосом.
Кто? Веперский? Да куда он денется… Он же на дне окопа залег, в отличие от тебя. Только запястье сломал, когда падал.
Тот… парень, который позвал… нас к командиру?
Да вроде не было никого с вами… Да и кто вас мог позвать к командиру? Командир три часа назад в штаб уехал. Бредишь ты, наверное, парень… Попробуй уснуть, тебе сейчас силы нужны. А после разберемся…
Ужасная новость пришла на следующий день: в ночном сражении погиб практически весь их батальон. Такой поворот судьбы взбудоражил Григория своей невероятностью. Он вновь и вновь возвращался к загадке своего спасения, анализируя каждую деталь. Григорий вспомнил, что когда в блиндаж вошел тот парень, одежда его была не просто новая, а совершенно сухая, хотя на улице шел дождь. В такую погоду обязательно намокнешь, пока дойдешь от командпункта до их блиндажа… И этот голубь… Откуда взяться посреди поля боя белоснежному прекрасному созданию? Ведь это не было миражом. Григорий ясно его видел, как и все остальное, реально чувствовал, как птица взлетала, задев его своим крылом. Хотя доктора и уверяли, что это был всего лишь осколок снаряда, поцарапавший его лицо. Ничего страшного, даже кость не задета. Просто рассекло кожу от правого уха до нижней челюсти. Так и остался этот аккуратный шрам у него на всю оставшуюся жизнь. Он да появившееся тогда розово-красное пятно в районе верхнего шейного позвонка — две памятки того незабываемого дня. Доктора почти убедили его в том, что все
Да только жизнь на крутых поворотах стала постоянно опровергать такие убеждения. Каждый раз, когда Григорию грозила опасность или наступали моменты ответственного выбора, шрам начинал потихоньку ныть. По степени боли Григорий чувствовал, как лучше поступить. Благодаря такому своеобразному «диалогу», ему удалось избежать многих опасностей и выдержать в жизни верную линию своей совести.
И сейчас, рассматривая тот военный эпизод с позиции прожитых лет, он понимал, что тот случай не только спас ему жизнь, но и определил нечто важное в нём, что повлияло на дальнейшую судьбу. Он часто вспоминал того парня, мысленно общался с ним, когда на душе было совсем тяжко. Удивительно, но от этого становилось гораздо легче, пропадали страх и отчаяние. И незабываемый устремленный на Григория лучистый взгляд возвращал спокойствие, придавал уверенность и давал прилив сил.
Но еще более странные метаморфозы произошли с его другом — Николаем. Они знали друг друга с детства, жили в одном районе и были друзьями. Вместе их призвали на фронт. Они делили пополам последний паек и вместе переносили все тяготы военной жизни. Николай был неплохим товарищем и другом. Еще до того судьбоносного дня он познакомился с одной девушкой из хозчасти. Ее звали Кларой. Коля стал с ней встречаться и с этого момента его словно подменили. Сначала изменения были незначительны, но с каждым днем они набирали свою негативную силу, опутывая его сознание какими-то навязчивыми идеями. Причем эти идеи имели явно чужеродную природу, никак не его собственную. Клара вертела душой Николая как хотела, превратив нормального парня в нытика, скупердяя и зануду. Он стал сторониться друзей, оставаясь себе на уме. Его былое мужество сменилось страхом даже перед самой незначительной опасностью. Николай старался лишний раз не высовываться из окопа. Во время атаки заметно отставал, теряясь на заднем плане и ссылаясь потом на плохое самочувствие.
Случись такое в мирной жизни, на это мало бы кто обратил внимание. Но на фронте, где резко обостряются и проявляются все человеческие качества, подобные слабости просматриваются, как на ладони. Некоторые расценивали это как трусость, предательство. Некоторые считали, что человек попросту сломался. На фронте встречалось немало таких, психика которых просто не выдерживала ежедневных сильнейших стрессов. И только Григорий, зная друга много лет, понимал истинную причину столь губительных перемен. По идее, любовь должна утраивать мужество и силы. Но в случае с Николаем все происходило в точности наоборот. Григорий видел, как гибнет друг. Он всячески пытался отговорить его от встреч с этой женщиной. Тот вроде бы соглашался, поскольку ему самому был противен новый образ, который усердно лепила из него «возлюбленная». Но едва появлялась возможность, он, словно одержимый, вновь летел к ней на свидание.
После того памятного эпизода, спасшего им обоим жизни, Николай изменился окончательно. Вместе с Григорием он попал в госпиталь с переломом запястья правой руки. Необычное спасение начисто отрицал, как и все, что рассказывал Григорий, и повторял как попугай свою версию случившегося. Нельзя сказать, что самого Григория это сильно раздражало. В нем не было гнева, лишь единственный вопрос: «Почему Николай отрицает то, что было совершенно очевидным?»
После этого их фронтовые дороги разошлись. Клару перевели работать в тыл по снабжению. Пока Николай лежал в госпитале, она умудрилась женить его на себе, оформить ему документы на инвалидность и перевести к себе на новую службу в тыл. Тот уже не сопротивлялся, как бывало раньше. Наоборот, всячески ее защищал перед другом. Так Григорий и расстался с ним ещё в годы войны.