Птицы
Шрифт:
— Мистер Сонн уже должен был прибыть. Ему выделена комната номер двадцать три на третьем этаже гостевого крыла.
— О благодарю, любезный, — сменила гнев на милость банкирша. — Вы мне очень помогли.
Дети, мадам и мистер Риввин протиснулись обратно через толпу гостей и направились к лестнице. Ближайшая работала — ступени с легким шорохом и звоном поднимались.
Арабелла вся светилась. Вот она и получила долгожданную возможность прокатиться на механической лестнице. Правда, ее свечение потускнело спустя буквально пару футов.
— Я не думала, что
— Ну, мы могли бы подняться быстрее, но это все же приличный дом, и бегать по лестницам здесь, видимо, не принято, — поддел подругу Финч.
Наконец, оказавшись на третьем этаже гостевого крыла, они обнаружили, что, как и в какой-нибудь гостинице, комнаты здесь были пронумерованы. Дверь комнаты № 23 с виду ничем не отличалась от остальных.
— Постучим? — шепотом спросила Арабелла.
Финч кивнул и постучал. За дверью раздался звук шагов. Кто-то был в комнате. Но открывать не спешил.
— Так, мне это надоело! — решительно сказала Арабелла. — Мистер Сонн, мы знаем, что вы там! Открывайте! Иначе мы расскажем Кларе Шпигельрабераух, где вы прячетесь!
Щелкнул замок, и дверь отворилась.
На пороге стоял человек в белом костюме, на голове его была белая треуголка с пышными длинными перьями, а лицо скрывала носатая маска — такая же, как те, что дети видели у не-птиц в вагончике на подземной станции. Мистер Сонн опирался на белоснежную трость.
Постоялец комнаты № 23 отошел в сторону, предлагая посетителям зайти.
— Я могу поинтересоваться, что здесь происходит? — спросила банкирша с улицы Мэпл. — Ведь очевидно, что это не ваш дядюшка.
— Не сейчас, — грубо прервал ее Финч и вошел в комнату. Арабелла шагнула за ним. Как и мистер Риввин. Мадам не оставалось ничего иного, как последовать их примеру.
— Мистер Сонн, — сказал Финч. — Мы пришли сюда предупредить вас.
— Хм, — усмехнулся человек в белом. — О чем же?
Финч будто узнал этот хриплый голос, но все никак не мог вспомнить, кому он принадлежит или где он мог его слышать.
— О мадам Кларе. Мы не хотим, чтобы она причинила вам вред. Мы хотим увести ее. Мы здесь, чтобы помочь вам.
— Помочь мне? — спросил мистер Сонн и развязал тесемки на затылке, удерживавшие маску. — Глупцы, это вам самим нужна помощь.
Мистер Сонн снял маску, и всем присутствующим предстало белое, как мел, лицо, невероятно сморщенное и злобное. Длинный нос свисал ниже подбородка. А еще у не-птицы был лишь один круглый черный глаз. На месте другого зияла впадина глазницы. Финч сразу же узнал его.
— Корвиус?! — в один голос пораженно воскликнули он и мистер Риввин…
Нити выбились из плетения. Они торчали кое-как, перепутались, узлились и портили приятную глазу гладь полотна уродливым комком.
Такое случалось и раньше, но скрюченные старческие пальцы быстро все распутывали, поскольку их обладатель не мог выносить подобного беспорядка. Из-за таких вот комков он испытывал злость, нетерпение и потерю равновесия,
Но сейчас все было иначе — намного хуже. Комок нитей, словно отвратительная опухоль, рос в ключевом месте, там, где все должно было быть идеально, иначе…
Горан Корвиус жил в клубке. Буквально. Весь мир для него представал в виде полотна шерстяной нити: комнаты, улицы, город — все было связано, сплетено, словно вышло из-под спиц умелой вязальщицы.
Он слишком долго плел свои паутины, слишком долго был наедине с хитросплетениями узоров и сетей. Его загрубелые пальцы десятилетиями в основном касались одних лишь нитей, и он чувствовал каждую жилку, каждую ворсинку. Кругом все было алым, как спелая кровь из проколотого булавкой человеческого пальца. Красные нити сплетались в красные дни красных жизней сотен живых, а порой даже и мертвых. Мертвецов также приходилось учитывать. Если не-птицы или люди продолжают удерживать покойников в своей жизни, постоянно думают о них и основывают свои решения, полагаясь на то, что сказал бы или как отнесся бы к их действиям мертвец, то и Горан Корвиус просто не мог игнорировать влияние мертвецов.
На чердаке Одноглазого все также было сплетено из нитей: кровать и постель на ней, гардероб, стулья и стол, большое овальное зеркало.
Отдельное место занимали паутины Пророчеств. Они походили на гобелены, растянутые на рамах. Каждая такая паутина в основном была двухцветной: алые нити обозначали не-птиц, белые — людей. Среди них тут и там проходили нити черные — это были ключевые для того или иного Пророчества личности. Именно они, их действия или же бездействие приводили к нужному результату — именно тому, который напророчил Горан Корвиус по прозвищу «Одноглазый».
Некоторые Пророчества — он называл их «Ежедневными» — были не слишком важны для целей Горана, они служили для поддержания его влияния и репутации среди не-птиц. Доверие этих болванов было нужно для того, чтобы более тонко и точно управлять Пророчествами «Средней Руки», которые, в свою очередь, создавали условия и возможности осуществления Пророчеств «Невероятной Важности».
И сейчас Горан Корвиус как раз воплощал в жизнь одно из таких Пророчеств. В случае успеха, это Пророчество должно было приблизить его к тому, о чем он мечтал много-много ночей. Оно называлось: «Пророчество о смерти Клары Шпигельрабераух».
За окном чердака бушевала буря, не-птицы отмечали Крайвенгроу, но Горана Корвиуса праздник не заботил. Его ждал собственный официальный выход, и для него требовалось хорошо выглядеть. Одноглазый стоял у сплетенного из красных нитей зеркала и разглядывал себя в нем. Любой другой ничего бы там не разобрал, ведь нитки не умеют отражать, но Горан видел все превосходно.
Гораций Горр справился великолепно. То, что он пошил, было не просто каким-то костюмом, но являлось словно неким отголоском прошлого — прекрасного, преисполненного славных дней и счастливых ночей, прошлого, в которое невероятно хотелось вернуться.