Пулковский меридиан
Шрифт:
— Чаши! Пещерные чаши!
Вова опустил фонарь книзу, Мишка мгновенно вытащил свою дягилевую дудку, нагнулся…
— Ребята! — вдруг сказал он дрогнувшим голосом, выпрямляясь. — Тут кто-то есть. Во! Следы! Свежие! В сапожищах…
И Вова Гамалей и Фенечка Федченко, не говоря уже о Вале, почувствовали, как у них по спинам пробежали острые холодные мурашки.
— Фень! Пойдем домой лучше! — пискнула Валя.
В следующий миг, однако, Вовка овладел собой.
— Да нет же, глупости! — закричал он, торопливо вытаскивая из рюкзака свой блокнотик. — Никого тут нет. Может быть, это тот человек, Фенечка, которого ты видела… Это и есть самое интересное. Где следы, Миха? Держи-ка фонарь. Давай я зарисую…
Какой-то человек, может быть, недавно, а может быть, и много лет назад, ходил действительно по этим пещерам в небольших по размеру солдатских сапогах. Ему захотелось пить. Он подошел к водяным чашам, воткнул вот в эту глубокую дырку прут с берестяным факелом, оперся на руки и так, стоя на четвереньках, напился. В десяти небольших ямках, образованных в сером бархатистом песке наплыва его пальцами, теперь уже стояла вода. Следы сапог отпечатались здесь многократно и очень ясно.
Говоря по правде, Вове самому давно уже хотелось поскорее убраться из этого удивительного места. Оставить за собою его потемки, его промозглый шепчущий мрак. Тем не менее он стал на колени и наклонился над следами.
Правый след не представлял собою никаких особенных признаков. Левый след отличался одной пустяковой особенностью: на нем, как и на правом, была прибита по каблуку узенькая железная подковка, но на правом сапоге железка аккуратно обрамляла задок каблука, на левом же она отогнулась, видимо, зацепившись за какое-то случайное препятствие, однако не сломалась, а сложилась пополам и при следующих шагах глубоко вдавилась в кожу. Образовалось нечто вроде кривой римской пятерки или русской упраздненной буквы ижицы.
«Гм! Характерная подробность!» — важно подумал Вовка и тщательно, хотя и торопливо, зарисовал этот каблук. Два винта были в части, оставшейся на месте; два пустых отверстия — в пригнутом куске. Одно отверстие пришлось как раз на сгибе.
Вовка хотел сделать еще какие-то наблюдения, узнать, куда же ведут следы. Но в этот самый миг в глубине пещеры — не поймешь, далеко или близко, — что-то случилось. Может быть, это упала со стены подточенная водой глыбка песка; может быть, какое-нибудь обитающее здесь животное неудачно перескочило через лужу. Так или иначе, до слуха ребят донесся короткий звук: плеск, падение, вздох, стон — кто его разберет, и почти сейчас же с другой стороны долетел жалкий, отчаянный вопль.
В следующий миг все они, толпясь и хватаясь друг за друга, уже мчались через мягкий песчаный холм второго зала к выходу.
Бледные, с бьющимися сердцами, один за другим они выползали на свет.
— Фу! Жара какая!
После пещерного холода их снаружи охватил влажный горячий зной, как в бане. Перед устьем пещеры сидела на корточках испуганная, отчаявшаяся Таня. Глаза ее были полны слез, нос покраснел.
— Что ты, Тань?.
— Да!.. Горазд страшно!.. Я думала — вы все там уже по… померли… Я… я… кричала-кричала, звала-звала да как вякну плакать… — смеясь сквозь слезы, ответила Танюшка.
— Слушайте! Слушайте! Так это она, значит, и кричала. А мы-то, идиоты, струсили! — обрадовался Вовка. — Может, еще слазим? А?
Но не только Валя — и Фенечка, и даже Миша отказались от этого удовольствия. Они сразу же тронулись домой.
По дороге было много разговоров о следах. Вовочка читал целые лекции о их расшифровке и разгадывании, остальные, веселея с каждым шагом, энергично искали подходящих отпечатков на дороге.
Когда экспедиция вернулась в Корпово, произошло событие, которое отвлекло их от пещерных тем.
У околицы на деревенских воротах, как и три дня назад, катался и качался пузатый Андрюха-Поварешка в своей зимней мерлушковой шапке.
— А я знаю чего-то! — встретил он ребят. — А я вам не скажу что! А к нам отряд с Луги приехавши… У дяди Пети Булыни обыск делать… Да! Дезертиров ловить будут, да! А потом сразу постреляют… Вот!
Ребята замерли на минуту, а в следующий миг опрометью понеслись в деревню. О следах и пещере было на время забыто…
Колокол отправления на лужском вокзале заблеял долгим дробным блеянием: отправлялся эшелон с эвакуируемым имуществом — через Батецкую на Новгород.
Красноармейцы с котелками, торопясь, побежали к составу, прыгая уже на ходу в широкие двери теплушек. Из-за наспех прибитых тесин глядели наружу жующие сено лошади. Сопровождающие с полотенцами на плечах причесывали, стоя в черных квадратах дверей, мокрые волосы. Между рельсами догорали обложенные кирпичами костерки из щепочек.
Двое красноармейцев несли куда-то на жерди большой оцинкованный бак, из которого валил пар…
Дежурный по станции поднял было руку с флажком, но задержался: его схватил за локоть молодой военный, командир, видимо только сейчас примчавшийся откуда-то на станцию. Красное лицо командира было покрыто потом, белокурые волосы взмокли. От него крепко пахло ременной портупеей, табаком и ещё чем-то, вроде одеколона или мыла… Офицерским запахом. Грубые высокие сапоги были запылены, повидимому по мокрому, вероятно, еще вчера… Тяжело дыша, он совал дежурному документ с печатью.
— Посадите меня на этот поезд! — держась рукой за сердце, говорил он.
Железнодорожник не слишком внимательно взглянул на бумажку:
— Помощник начальника… Так… Артиллерийского снабжения… С оперативным заданием в Лугу и ее район… Штаб Седьмой армии… Так… — Он невозмутимо пожал плечами:
«Много-де вас таких, с оперативными заданиями…»
— Ну, в чем же дело, товарищ помощник начальника и так далее? Плацкартов у меня нет. А так — сделайте одолжение: на любую тормозную. Не могу возбранить!
Эшелон уже ускорял ход. Наспех козырнув дежурному, командир догнал идущий вдоль дебаркадера вагон и вскочил на подножку. Поезд, изгибаясь членистой сороконожкой на пологом спуске к Луге-второй, унес его с собою…