Пуля для бизнес-леди
Шрифт:
В её родной газете — и это знали многие — «сотрудники» были в отделе кадров, в международном отделе, один из них был помощником Главного, одна трудилась стенографисткой — стенбюро обеспечивало связь с зарубежными и внутренними собкорами и те, отдиктовав очередной материал для газеты, набалтывали девушкам-стенографисткам много любопытного; другая лихо стучала на машинке в машбюро — там печатались не только статьи для газеты, но и много документов: кого куда назначить, кого снять, обзоры писем, служебные записки по разным проблемам.
Со всеми этими работничками журналисты старались ладить, ибо они могли причинить серьезные неприятности. Допустим, вдруг человек становился «невыездным», за границу даже в туристских группах путь ему был заказан, а почему — он и сам не знал. Или знал, но не очень понимал, как это стало известно «там». У всех на памяти была судьба красивенькой, подававшей большие надежды журналистки из школьного отдела. Она поехала по турпутевке в Берлин. Ее группу поселили в одном отеле с молодежной тургруппой из Голландии, и программы осмотра достопримечательностей, музеев и руин старинных замков совпадали. Она познакомилась с парнем-голландцем, благо и он и она прилично говорили на немецком. Марок, конечно, у неё не было, и когда голландец пригласил её в ресторан, она честно ему это сказала. Парень засмеялся: «Да мы знаем, что вы, советские, приезжаете с несколькими марками в кармане и строгой инструкцией ходить куда бы то ни было только „пятерками“. Но я же тебя приглашаю, значит и платить буду я». В общем, они посетили ресторан, на следующий вечер — модную пивную. Кончилось это, как и должно было кончиться: после одного из вечерних развлечений она оказалась в его номере и ломалась недолго…
После возвращения девица почувствовала, что вокруг неё создается зона отчуждения. Ее перестали печатать, приглашать на творческие «посиделки», ей перестали давать задания. Она пошла к Главному, тот хмуро её выслушал и коротко бросил: «Советую уйти из редакции». И она ушла. В её тургруппе был «сотрудник», от бдительного ока которого не укрылся мимолетный роман с иностранцем да ещё и из капиталистической страны.
Судеб профессиональными доносчиками было сломлено немало, ибо, как правило, это были не очень умные люди, судившие других в соответствии со своими представлениями о том, каким должен быть, как должен себя вести советский человек-патриот.
Олег был умным человеком, не зашоренным на догмах. Его направили в один из московских райкомов комсомола инструктором, он быстро стал секретарем, его перевели на работу в горком. По подсказке «старших товарищей» он вскоре был избран секретарем горкома. Вместе с должностями росло и количество звездочек на погонах, к крупным событиям в жизни комсомола он удостаивался правительственных наград.
Московский горком ВЛКСМ всегда занимал особое место в отлаженной системе «подбора кадров». Оттуда была прямая дорога в ЦК ВЛКСМ, аппарат горкома партии, секретарями московских райкомов партии. Там завязывались нужные связи, шла закалка аппаратной работой, которую не каждый мог выдержать. И именно из таких людей черпали «молодые силы» «команды», которые прибирали к рукам командные должности в стране.
— Ну, хорошо, — сказала Настя Элеоноре, — это вполне вписывается в то, что я думала об Олеге Петровиче, не знала только детали. Но как в компании с ним оказался Алексей Дмитриевич?
— Ах, Дмитриевич? — язвительно засмеялась Элеонора, — с Алешкой проще пареной репы. Он тебя в постельку завалил?
Настя оторопела от такого прямолинейного вопроса.
— Не дергайся! — с пьяной строгостью сказала Элеонора. — Отвечай прямо: да или нет?
— Да, — призналась Настя.
— И не тебя одну! Большой любитель этого дела! А один раз — не очень удачно…
По её словам, произошло это в Хельсинки, на Всемирном фестивале молодежи и студентов. Алексей поехал на фестиваль от своей газеты — освещать. Он был молодым корреспондентом международного отдела, а кому ещё было передавать информацию о фестивале, как не молодому?
И Олег и Алексей работали в Клубе советской молодежи, который возглавлял талантливый и изобретательный Василий Захарченко. Там для молодежи разных стран проводились вечера, встречи, выступали молодые артисты из советских республик, словом, жизнь кипела до глубокой ночи. Иногда и сам Захарченко читал стихи собственного изготовления:
Два тела, распростертые в пространстве, Неотвратимо приближаются друг к другу…В клуб повадилась каждый вечер ходить группка молодых американцев, изучающих русский язык. И была среди них рыженькая Кэтрин, охотно откликавшаяся на русское имя Катя. Она буквально приклеилась к Алексею, который был крепким симпатичным парнем, в меру открытым и доброжелательным.
В клубе было правило — не закрываться до тех пор, пока есть хотя бы один гость. Американцы засиживались до рассвета, доводя всех русских до белого накала: ведь на следующий день надо было начинать все сначала. Тогда установили очередь: кто «работает» с американцами, а кто отдыхает. В один из вечеров, а точнее ночей выпало «дежурить» Алексею. Все уже разошлись, а американцы продолжали листать советские альбомы, книжки издательства «Прогресс», прославлявшие советский образ жизни, задавали Алексею странные вопросы:
— Почему вы утверждаете, что у вас нет инфляции?
— Почему в Москву нельзя прилететь на частном самолете?
— Почему у вас запрещены браки с иностранцами?
На все эти «почему» Алексей отвечал, как мог, крутился-вертелся, потому что и сам не понимал «почему». Наконец, американцы угомонились, Кэтрин что-то им сказала, они засобирались и ушли. А рыженькая Кэтрин осталась.
— Я хочу кофе… И выпить вашей водки, — сказала она Алексею.
Он приготовил кофе, достал бутылку из «представительских» запасов.
После второй рюмки Кэтрин, нимало не смущаясь, объяснила Алексею, что у неё первым был американский парень в колледже, потом были китаец, француз, немец и англичанин.
— А вот русского ещё не было, хотя у меня отличные успехи по русскому языку: Онегин, Печорин, Григорий Мелехов, Павка Корчагин! Да здравствует Россия и русские парни! Вперед, Алекс, я выбрасываю белый флаг, сдаюсь на милость победителя!
У Алексея, естественно, тоже не было пока американки, а узнать, какие они, страшно хотелось…
Но он не знал, что в Клубе советской молодежи все круглосуточно прослушивается. И первым, к кому попала запись амурной сцены, разыгранной Алексеем и Кэтрин, был один из работников штаба советской делегации, секретарь Московского горкома комсомола Олег Строев. Он имел серьезную «беседу» с журналистом Алексеем Юрьевым. Чтобы тот «проникся», дал ему прослушать запись и добавил к ней доверительную информацию: рыженькая Кэтрин — агентка ЦРУ.
— Не может этого быть! — пытался возражать Алексей. — Она была искренней в своих чувствах!