Пуля для бизнес-леди
Шрифт:
— Не обольщайтесь, я бываю очень разным.
— А вообще-то для обычного опера вы как-то широко мыслите, масштабно.
— А вы много видели их, «обычных оперов»? Книжек начитались? Да и кроме всего прочего, как вы догадываетесь, я из команды Олега Петровича, а он, простите за нескромность, дураков не держит.
— Что же это за команда такая? — воспользовалась возможностью получить какую-то новую информацию Настя.
— А это вы у него спрашивайте, — снова замкнулся Леонид.
— Ладно, — отстала Настя. — Все равно, как говорится, из комсомольца не выпытаешь. Пошли, уважаемый телохранитель.
— Куда?
— Ко мне, куда же еще, раз вам приказано быть при мне постоянно. Ночь, — она лукаво прищурилась, — самое опасное время. И потом — очень хочется напиться при виде всего этого… А в одиночку я не пью.
— Что же, двинулись. Только уговор — в вашей квартире ни о чем серьезном не говорить, пока я не дам знать. Это первое. Второе. Дайте мне ключи, я в подъезд и в квартиру войду первым, вы — за мной, через минутку-вторую. Дверь я оставлю полуоткрытой.
— У вас не разыгралась мания преследования? — внешне спокойно поинтересовалась Настя, хотя на душе у неё заскребли кошки. Раз Леонид говорит то, что не раз ей вдалбливал майор Кушкин, значит опасность существует, затаилась где-то поблизости, она просто её не чувствует.
— Не нервничайте, — успокоил Настю Леонид, который заметил её беспокойство. — Уверен, сегодня ничего не может произойти, все заняты другим, — он посмотрел в сторону Белого дома. — Но терять бдительность не стоит…
В квартире Леонид первым делом осмотрел телефонную трубку, покачал головой, возмущенный чьей-то топорной работой и отключил аппарат.
Настя хотела было его спросить «зачем»? но он приложил палец к губам и стал исследовать стены. Он нашел миниатюрный микрофончик под крышкой письменного стола, куда Настя сто лет не заглянула бы.
— Все, — наконец сказал Леонид. — Спрашивайте — отвечаем.
— Вопросов по существу нет, — Настя улыбнулась: свой оказался парень, не хочет ни себе, ни ей неприятностей.
— Располагайтесь, а я пойду опустошать холодильник. — И тут же принялась изображать гостеприимную хозяйку.
Коньяк она налила щедро, в бокалы для вина, по самые венчики. И предложила выпить без тоста, какие у них сегодня могут быть тосты, надо выпить просто так, чтобы расслабиться. «И сбросить оцепенение», — подумала она. Холодок под сердцем, а точнее, холодная, угрюмая тоска появилась у неё в те минуты, когда увидела танки на Пушкинской площади. Это была, конечно, чушь, но тогда ей показалось, что и Пушкин со своего высокого пьедестала, смотрел, склонив голову, на танки осуждающе. И множество людей окружали памятник, словно искали защиты у поэта, певца российской вольности.
Леонид выпил коньяк, не отнекиваясь, за длинный день скитаний с этой дамочкой он тоже изрядно устал.
— Вы будете писать о том, что видели? — спросил Настю.
— Вряд ли… может быть, когда-нибудь… Сейчас найдется много борзописцев, возжелающих описать это. Все будет: и славословие, и проклятия, а если одним словом — блудословие.
Насте казалось, что с той минуты, когда утром на даче она включила телевизор, прошла уже целая вечность. Из мирной жизни она шагнула в военную или, в любом случае, предвоенную, жила в одной стране, а теперь может оказаться в другой.
— В одном вы, дорогой Ленечка, позвольте мне вас так называть, правы, у России сегодня началась новая история.
Она налила по новой и тут же выпила. Коньяк показался безвкусным. И было себя очень жаль. Кто она такая, в самом деле? Муж есть и вроде его нет, квартира как с неба слетела и может так же обратно улететь, в редакции — белая ворона, в жизни — неприкаянная собачка, не знающая, в какой бок её завтра пнут, а то и на живодерню поволокут.
— Так и будем молчать? — Очередная рюмка произвела на неё ожидаемое действие, она почувствовала себя легко и бодро.
— Включите телевизор, — попросил Леонид, — надо же знать, что там происходит.
— А пошли они все к трахнутой матери! Что происходит, спрашиваешь? По новой делятся на «красных» и «белых», — в сердцах ответила Настя, но телевизор включила.
Несмотря на позднее время одна из программ работала. Показывали «картинки» с улиц: людей, танки, растерянные лица милиционеров, горластых интеллигентов, эмоциональные речи которых тонули в шуме охваченного волнением города. Еще сообщали о распоряжениях ГКЧП: шел в эфир трескучий набор фраз о восстановлении конституционного строя, приверженности идеям перестройки. Мелькнули и кадры с пресс-конференции Янаева: он явно крепко поддал и на вопросы корреспондентов отвечал сбивчиво, косноязычно. Физиономия у него была багровой, под глазами провисли темные мешки.
— Алкоголик, — со злостью сказал Леонид. — И ведь всем известно, что алкоголик, а выдвинули в вожди, придурки.
— Он и меня угощал коньяком с шоколадом и лимончиками, когда брала у него интервью. Посчитала за честь выпить с вице-президентом.
— Больше ничего не предлагал? — насмешливо спросил Леонид.
— Не решился. Все-таки в его служебном кабинете были, а там все, сам знаешь, насквозь слушается.
— Ну, на таком уровне трахнуть журналистку большим грехом не считается, — со знанием дела сказал Леонид. — Но ты права, компромат в сейфе хранился бы до поры до времени. И обернулся бы или против него, или ударил бы по тебе — наперед никогда не известно.
Диктор сбивчиво комментировал события, в целом в благожелательной для ГКЧП тональности. Выходило, что чуть ли не вся страна поддерживает «решительные меры» ГКЧП.
— Старается Ленечка, — язвительно сказала Настя.
— Кто, кто?
— Не волнуйся, не ты. Есть такой телевизионный босс одного имени с тобой, в огне не горит и в воде не тонет. У нас его жена работает в корректуре. Последнее время на работу приезжала с двумя охранниками. Сидит за столиком, гранки почитывает, а два лба у двери торчат. Да не про таких, как ты, говорю, — заметила чуть мимолетную гримаску на лице Леонида, — доподлинные лбы… — Она весело рассмеялась: