Пункт назначения – Москва. Фронтовой дневник военного врача. 1941–1942
Шрифт:
У Земмельмайера было слепое ранение в шею, пуля вошла примерно на два сантиметра ниже левого уха. Однако само ранение представляло меньшую опасность, чем его общее состояние. Должно быть, пуля попала в него уже на излете и поэтому проникла не очень глубоко. С помощью зонда я нащупал ее сантиметрах в пяти от входного отверстия. К счастью, сонная артерия (Carotis interna) не была задета, в противном случае Земмельмайер наверняка истек бы кровью еще по пути на перевязочный пункт.
Плохое общее состояние раненого было вызвано не большой потерей крови, а сильным нервным шоком. Очевидно, пуля повредила некоторые важные вегетативные нервные стволы и теперь давила на кровеносный
– Скончался! – вырвалось у меня.
Мюллер и Генрих удивленно смотрели на меня.
– Скончался? – повторил Генрих.
– Паралич сердца! Попытаемся сделать внутрисердечную инъекцию! Укол прямо в сердце! Это последний наш шанс спасти его! Быстро, Мюллер! Десятисантиметровую иглу и один кубик супраренина… Генрих! Йодный тампон! Быстро! Быстро!!
Я смазал йодом область сердца. В тот же самый момент, когда я отбросил тампон в сторону, Мюллер подал мне шприц с насаженной на него длинной тонкой иглой.
Я ввел иглу в четвертое межреберное пространство слева, непосредственно рядом с грудиной. Жизнь солдата зависела от того, удастся ли мне с первого раза попасть в сердечную мышцу. Я осторожно направил иглу с обратной стороны грудины вниз. На глубине около двух с половиной сантиметров почувствовал легкое сопротивление: именно здесь должна была находиться сердечная мышца! Я ввел в нее иглу и в качестве доброго знака мог констатировать, что вследствие механического раздражения уколом сердце сжалось. Я продолжал вводить иглу все глубже и глубже. Игла погрузилась примерно на пять сантиметров и должна была находиться в правом желудочке сердца. Чтобы проверить, правильно ли располагалась игла, я отсосал своим шприцем немного темной, венозной крови, которая смешалась с супраренином. Тогда я медленно ввел в сердце эту смесь супраренина и крови и вытащил иглу. Средство для оживления сердца находилось теперь в нужном месте. Но было ли оно достаточно сильным, чтобы преодолеть паралич?
– Генрих, искусственное дыхание!
Он начал проводить искусственную вентиляцию легких, а я – внешний массаж сердца. Потом я снова приложил свой стетоскоп к груди Земмельмайера. Действительно! Я уловил слабый, едва слышимый стук. Сердце снова заработало! Случилось то, о чем мы молились.
– Приложите к его рту зеркало, Мюллер!
Вначале поверхность зеркала оставалась совершенно чистой, но не прошло и минуты, как она начала постепенно запотевать, сначала слегка, а потом все сильнее. Земмельмайер снова дышал! Его грудь вздымалась сначала слабо, а потом все сильнее. Он делал первые вдохи в своей новой жизни. Для стимуляции дыхательной деятельности я ввел ему в вену еще одну дозу лоболина. Дыхание сразу стало заметно глубже и равномернее.
Минут через пять наш помощник повара снова открыл глаза, его взгляд постепенно становился все более осмысленным, словно он возвращался к нам из очень далекого далека.
– Где я? – едва слышно прошептал он. Потом его взгляд
Лица Мюллера и Генриха сияли от радости.
Мы ввели ему еще 300 кубиков заменителя крови перистона, чтобы компенсировать большую потерю крови и стимулировать кровообращение. Потом мы занялись остальными ранеными. Часа через два всем раненым уже была оказана медицинская помощь. Тем временем Земмельмайер уже настолько пришел в себя, что мы могли отправить его на дивизионный медицинский пункт вместе с другими ранеными.
Поскольку в соседней деревне все еще шел ожесточенный бой и там наверняка была большая потребность в санитарных машинах, я решил отправить Земмельмайера и остальных наших раненых на пяти телегах. Мы постелили на телеги толстый слой соломы и укутали раненых в теплые одеяла.
Все наши повара собрались у перевязочного пункта, чтобы попрощаться с Земмельмайером и пожелать ему скорейшего выздоровления. К этому времени его состояние улучшилось уже настолько, что на прощание он громко крикнул им:
– Суп я уже посолил! Не забудьте об этом, ребята!
Генрих снова украдкой посмотрел на великана из Кёльна.
– Вернулся с того света! – прошептал он благоговейно.
Пошел снег. Земля уже хорошо промерзла, поэтому снег не таял, и русский ландшафт впервые приобрел настоящий зимний вид. В течение одного этого дня нам пришлось иметь дело с обоими самыми опасными противниками, которые еще доставят нам немало хлопот на протяжении всей Русской кампании: с танками Т-34 и с генералом Морозом. Пока еще мы считали русские танки более опасным противником, однако уже вскоре нам предстояло изменить свое мнение…
Маленькая колонна из пяти повозок с ранеными, каждую из которых кроме русского возницы сопровождал и санитар-носильщик, бодро покатила по свежему снегу. Их сопровождали санинструктор унтер-офицер Тульпин, а также немец из Сибири Кунцле. Лошадки Мюллера тоже были тут: Мориц бодро семенил во главе колонны, а Макс замыкал ее. Но Максу явно не нравилось, что его разлучили с верным другом Морицем, бок о бок с которым он прошагал более полутора тысяч километров по просторам России, и его вознице стоило больших усилий постоянно сдерживать его.
Из соседней деревни все еще доносился шум боя. Наверняка там будет много раненых. Я прикинул, что после того, как Тульпин отвезет наших раненых на дивизионный медицинский пункт, он мог бы прямо оттуда отправиться в соседнюю деревню, чтобы помочь находившемуся там батальону при перевозке раненых. К тому времени бой должен был закончиться, а медперсонал соседнего батальона будет только рад нашей помощи. Деятельному Тульпину очень понравилось это задание. Сказав на прощание «Так точно, герр ассистенцарцт!», он с радостным видом отправился в путь. Я предоставил ему право действовать в пути по обстоятельствам и лишь рекомендовал не подвергать раненых излишней опасности.
С чувством гордости я смотрел вслед своей маленькой, отважной колонне, как она проезжает по деревянному мосту через ручей, который, как длинная темная артерия, протекал по заснеженному ландшафту. Я сам сформировал эту транспортную колонну, и, насколько мне было известно, подобной колонны не было ни у одного врача нашей дивизии. Она позволяла мне не зависеть от санитарных машин, и мне не нужно было умолять вышестоящие инстанции о выделении моторных транспортных средств, когда санитарных машин не хватало. С довольным видом я вернулся на батальонный перевязочный пункт, где Мюллер и Генрих смывали кровь с пола и приводили все в порядок. Мюллер был неразговорчив и явно чем-то расстроен.