Пупырь
Шрифт:
А правда, чего ещё может быть? Топнуть в нужное место - так не подберёшься теперь. Крикнуть если только: отчего бы пупырю на голос не реагировать.
– Михалыч, ты чего про плотву говорил-то?
– Ну, здоровая, грю, клевала. На кашу.
– А если точно?
В михалычевых глазах загорелась искра понимания.
– Плотва здоровая клевала, - с выражением завёл он, уставясь на холм.
– На кашу хорошо клюёт плотва. Во какая ловилась. На кукурузу тоже хорошо идёт иногда. А прошлым летом
Арсений поморщился.
– Ну, не помню я точно, - развел руками Михалыч.
– А Щербина сказал, - Арсений прикрыл глаза, вспоминая.
– Ну, с приездом, что ли?
– С прибытием. Ну, с прибытием, что ли?
Холм не дрогнул.
– Ну, за прибытие, что ли? Ну, на здоровьичко, что ли? Ну...
***
Под вечер прояснилось. Золотой солнечный шар канул за Малаховку, выкатились на чернеющее небо игрушечно яркие звёзды. В речке кто-то сонно вздыхал и плюхал.
Пупырь подпирал небесный свод.
Допили поллитру, дожевали огурцы. Совершенно уверили себя, что активизируется подлый генератор словами, и время от времени сочиняли новые обороты с плотвой и приездом. Всё без толку.
– Щербина женат, не знаешь?
– Нет, вроде. Девчонка к нему забегала, беленькая такая, шустрая. Отец у него в десятом цехе работает, фрезеровщиком.
– Если что... надо будет в милицию, наверное...
– Съездили, блин, на рыбалку!
Помолчали. Послушали настырных комаров.
– А этот генератор, он как действует?
– серьёзно спросил Григорий.
– Я так думаю, - глубокомысленно завёл Михалыч, - все дело в притяжении. Пупырь ему направление искажает, вектор гравитации. А у нас вестибулярный аппарат на что реагирует? На неё как раз, вот и выходит, что стоишь горизонтально, и ничего.
Насчет вестибулярного аппарата Арсений поспорил бы: у него как раз голова при подъеме кружилась.
– Это вроде как магнит?
– уточнил Григорий.
– Кидаешь палку, а он притягивает?
– Ну вроде того...
– А почему сначала вверх идёшь, а потом оказывается, что вниз?
Михалыч тяжко вздохнул.
– А чёрт его знает... технология какая-то. Написано же "ограничение доступа".
– А-а...
Арсений звонко пришлёпнул комара. Брезгливо вытер ошметки с пальцев: комар был опившийся, раздутый.
– На перловку ловил плотву, - тоскливо завёл Михалыч.
– На хлебный мякиш хорошо идёт…
– Слушайте, а почему мы решили, что он выключается теми же словами? Может, разными?
– Ну, я не знаю тогда…
– Сидим, - сказал с неожиданной злостью Арсений.
– С-сочиняем. Пока мы тут пароли придумываем, что там с Щербиной?
Михалыч открыл рот, но промолчал, напоровшись на яростный взгляд.
– Завтра
Все глаза невольно обратились наверх, где, невидимый в ночи, пластался оранжевый лоскут.
Мелькнуло перед глазами сплошное кино: рвущиеся с привязи псы, ухмыляющиеся молодчики с автоматами, втоптанный в пыль связанный человек...
Разберёмся, - успокаивал себя Арсений, заваливаясь на спину.
– Разберёмся, надо же Ваньку выручать. Бестолочь он, конечно, каких поискать, но ведь свой же.
И не станут же сразу стрелять...
Звёзды висели прямо над головой: крупные, яркие, как светляки на ниточках. Плюхал хвостом непойманный золотой сазан, тонко сверчали кузнечики в черной траве. В душе у Арсения воздвиглась такая горькая благость, что горячо стало глазам.
– Господи... красотища-то какая, - выдохнул он, до слёз жалея в эту секунду и пропащего Ваньку, и крохотного, затерявшегося в бесконечных полях себя...
Земля едва заметно дрогнула, небо развернулось бескрайним полотнищем, упершись на горизонте в стены новорусского замка. Упал сон, и видел в нём себя Арсений на верхушке громадной горы, а далеко внизу мельтешили смешные человечки, тянули лестницы, запрокидывали вверх тревожные лица.
Рассмеялся Арсений и взмыл в желтое небо.
***
Грохнуло в ночи железо.
– Блин! Охренели, что ли?
– Ванька!
– Ванька?!
– Да вы чего, мужики?
– Ванька! Живой! Живой, дурак!
– Мужики, вы чего...
В бледном свете рождающегося утра маячила Ванькина физиономия - помятая, опухшая, с заплывшими глазами, но несомненно живая. И недоумевающая.
– Как же ты спустился-то?
– Да откуда?
И верно - неоткуда. Исчез пупырь. Валяется в траве палатка, и рюкзаки уложены рядом, и чехлы с удочками. Курицей варёной пахнет.
Словно приснилось всё.
Арсений прошелся по бывшему холму, потрогал седой от росы брезент.
– Ах-ха, - восторгался Михалыч.
– Сдулся пупырь-то! Сплюснулся! Накося выкуси, всё на месте. Удочки, рюкзаки... спиннинг твой, Арсений, сейчас на зорьке поло-овим! Сазан пойдёт, золотой. Красотища!
Арсений замер, как за сердце прихваченный. Он вспомнил.
Басовито гудел Григорий, взахлеб радовался говорливый Михал Михалыч и всё ещё ничего не понимал проспавший самое интересное Ванька Щербина. Арсений уставился в темную глубину, где ворочалась рыба, и тихо, затаённо улыбнулся. Глупо вспоминать, как вчера представлял поход к новому русскому, аж поджилки тряслись.