Пурга в ночи
Шрифт:
Председатель Мандриков».
Расписавшись, Михаил Сергеевич передает листок Булату. Оба молчат. И так все понятно. Булат ставит свое имя и посылает Еремеева на радиостанцию. Михаил Сергеевич в задумчивости ходит по кабинету. Много бы он сейчас дал, чтобы увидеться с товарищем Романом, посоветоваться и еще раз убедиться, что он поступает правильно и что только так надо поступать в этих случаях. Радиотелеграммы Петропавловска посеяли в душе сомнения.
Булат понимает состояние товарища, но не может ему ничем помочь. Трудно бороться, когда рядом боец мешает. Таким мешающий товарищем и оказался Петропавловский ревком, появление которого они так радостно приветствовали. Тягостное молчание председателя и секретаря ревкома было прервано Бучеком. Не здороваясь, он стащил с головы малахай и швырнул его на стол:
— Вы решили снова взять мясо у шахтеров?
— Да. — Мандриков угрюмо смотрел на Бучека.
Тот вскочил:
— Понимаете вы или нет, что делаете?
— Зачем кричать?
Булат, как и Мандриков, недоумевал, почему Бучек так взволнован. У того даже лысина покрылась потом. Он выдохнул:
— На копях недовольство!
Только сейчас Мандриков понял, что Бучек не по пустякам покинул копи и явился в ревком. Михаилу Сергеевичу показалось, что в кабинете стало душно, тяжело заныло сердце. Он негромко попросил:
— Говори…
Первым движением Мандрикова, когда он выслушал Бучека, было собрать весь ревком и мчаться на копи, арестовать колчаковцев, без суда и следствия расстрелять Перепечко, Бирича и заодно с ними Струкова. Какой же он большевик, если не разглядел контрреволюционного выступления? Это же дело рук колчаковцев. Как же непростительно были мягки он и Берзин при следствии! Мандриков жалел, что отправил колчаковцев на копи.
Бучек словно догадался, о чем думает Мандриков.
— Не вздумай сейчас арестовывать колчаковцев! Дело хуже может обернуться.
— Ты тоже член ревкома… — Мандриков хотел обрушиться на Бучека, но вспомнил, что у того хотя меньше опыта и знаний, но он не раз предупреждал и его, и ревком о неправильном отношении к шахтерам.
Впервые за все время Михаил Сергеевич не знал, что делать.
Булат сказал:
— Против своего класса с оружием не пойдешь. Поговорить надо по душам.
— Это предоставляю тебе, — иронически произнес Бучек и провел ладонью по горлу: — Я вот так наговорился и наслушался.
— Соберешь товарищей. — Мандриков остро нуждался в совете и поддержке.
Едва ревкомовцы собрались и Бучек повторил свой рассказ, как в коридоре раздался шум, возбужденные голоса, топот ног. Ревкомовцы не успели сообразить, в чем дело, как от сильного удара распахнулась дверь и в комнату ввалились возбужденные шахтеры. И тут же остановились. Задние напирали:
— Чего уперлись? Входи все! Наши Советы!
— Тихо! — крикнул бородатый шахтер. Он был в запорошенной короткой кухлянке. Большая черная борода прострелена сединой. Лицо, безжалостно измятое жизнью, дышало решимостью, но много повидавшие на своем веку глаза смотрели не совсем уверенно. Он неторопливо стащил с себя рукавицы, похлопал ими одну о другую, словно выстрелил.
Мандриков неторопливо поднялся из-за стола.
— Здравствуйте, товарищи!
— Здорово! — ответил бородач, и вслед за ним вразнобой поздоровались еще несколько человек, но тут же раздался голос Малинкина:
— Не здороваться пришли, а дело делать.
— Это так, — бородач снова хлопнул рукавицами и обратился к Мандрикову: — Делегация, значит, пришла от угольщиков. Хотим, значит, чтобы мы тоже были ревкомом. Хватит нам в стороне оставаться. Таю вот значит…
Он замолк. Мандриков увидел среди шахтеров Перепечко и Бирича. Сразу же вспомнилась Елена. Заставил себя не думать о ней.
— Еще что хотите?
— Мяса больше не дадим. — Бородачу становилось говорить все труднее и труднее.
— Да за прошлое мясцо заплатить надо! — крикнул Малинкин. — За него нашими кровными шахтерскими денежками плачено!
Угольщики одобрительно поддакнули.
— Все? — коротко, почти ласково спросил Мандриков.
— Угу. — Черная с сединой борода елозила по кухлянке.
— А мы вот только сейчас об этом же говорили, — сказал Мандриков.
— Раньше бы надо! — крикнул Малинкин, но на него зацыкали.
Перепечко с тревогой видел, что воинственное настроение шахтеров быстро падает. Он шепнул Малинкину:
— Требуй роспуска ревкома.
Малинкин отрицательно покачал головой. Он видел, что предложение Перепечко может ему дорого стоить, и, вытянув шею, прислушивался к словам Мандрикова. Председатель ревкома говорил:
— За мясо, что раньше было взято, ревком, конечно, заплатит. Решайте сами: деньгами или товаром.
— Товаром, товаром! — закричали угольщики.
— Теперь о новой партии мяса, — говорил Мандриков. — Мы ведь не силой хотели его взять для новомариинцев, а хотели купить у вас. Если не продадите, то поедем в тундру, в стойбища.
— Зачем же? — Бородач испугался решения Мандрикова. Получить взамен мяса, которого было много на копях, мануфактуру, обувь, было заманчиво. — По-божески мы завсегда можем поделиться. Как?
Бородач повернул голову к своим товарищам. Те не возражали. Перепечко, с трудом сдерживаясь, чтобы не обругать шахтеров, стал выбираться из толпы. За ним последовал Бирич и еще несколько колчаковцев. Шахтеры не обратили внимания на их уход.
— А теперь о введении вас в состав ревкома. Да не стойте в дверях! Здесь не церковь, а ваш Совет. Проходите, садитесь кто где может.
Шахтеры так набились в комнату, что сразу стало душно. Одни прислонились к стенкам, другие уселись прямо на пол.
— Закурить разрешается в ревкоме? — улыбнулся бородач.
Разрешается, — улыбнулся в ответ Мандриков, и от этих улыбок в кабинете растаяла настороженность. Кисеты пошли по рукам. Шахтерские к ревкомовцам, ревкомовские к шахтерским. Задымились цигарки и трубки.
Мандриков пошутил:
— На посту осталось мало жителей. Кто ушел в тундру, кто рыбачит, — начал объяснять Мандриков.