Пушки царя Иоганна
Шрифт:
— Нет ничего проще, ваше преосвященство, как только мы закончим переговоры, вы сразу же сможете вернуться к исправлению обязанностей пастыря. Обещаю, что вам не будут чинить препятствий.
— Да, это очень похвально, но когда мы их закончим?
— Все в ваших руках, святой отец. Я свои условия вам озвучил. Вы производите впечатление неглупого человека, а потому не можете не понимать, что они очень умерены. Видит бог, я не желаю продолжения этой войны и хотел бы ее как можно скорее прекратить.
— Но мы не обсудили множество важных вопросов, — возразил внимательно прислушивавшийся
— Какие именно?
— Э… вопрос принадлежности титула московского царя.
— Не вижу, что тут можно обсуждать. Есть только один законный царь и это я.
— Но королевич Владислав…
— Лежит при смерти, — перебил я его. — Этот титул оказался неподъемной ношей для юного принца. Неужели вы хотите смерти вашего королевича?
— Нет, но…
— Тогда что мы обсуждаем?
— Но мы не можем отказаться от титула за Владислава.
— Ну и не отказывайтесь. Так и напишите на его могиле — "здесь лежит несостоявшийся русский царь, умерший из-за упрямства своих сенаторов".
— Вы невозможны, ваше высочество…
— Правильно говорить: "ваш величество", — перебил я канцлера.
— Мы не признаем вас царем!
— Послушайте, ясновельможный пан канцлер, ваш королевич привел сюда двадцать тысяч войска. Половина из них погибла или попала в плен, а другая разбежалась. Не далее как вчера вечером, я получил известия, что Прозоровский рассеял отряды блокирующие Смоленск, а Валуев окружил и посек больше тысячи беглецов из-под Можайска. Ваше упрямство лишь увеличивает число жертв этой никому не нужной войны. Заметьте ваших жертв. Вы можете признавать меня царем, можете не признавать. Суть от этого не меняется. Именно я являюсь единственным законным русским монархом и вы ничего не можете с этим сделать. Если вы не желаете вести переговоры, что же, ничего не поделаешь — будем воевать. Можем начать прямо завтра.
— Но мы послы!
— Да ладно! И где же, позвольте спросить, ваши верительные грамоты? Почему вы пришли вместе с армией вторжения? Ей богу, я не вижу ни малейших оснований полагать, что на ваши милости распространяется дипломатическая неприкосновенность. Пока идут переговоры, вас, разумеется не тронут. В случае заключения мира — тоже. А просто так, уж не обессудьте.
Господа сенаторы оказались в крайне неудобном положении. Дело в том, что пока они столпились у гроба покойного гетмана, мне принесли кресло, в которое я уселся. Они же продолжали стоять у гроба, а вернуться на свои места им было неудобно. Я же и не думал приглашать их сесть, откровенно забавляясь их неудобством.
— У нас есть грамоты, удостоверяющие наши полномочия, — попробовал возразить Сапега.
— Вот как, и к кому же они адресованы?
— Вам, ваше королевское высочество.
— Кому-кому?
— Великому герцогу Мекленбурга.
— Вот и поезжайте с ними в Мекленбург. Право же, не понимаю, что вы делаете с этими документами на среднерусской возвышенности.
— Где? — выпучил глаза канцлер.
— Посреди Русского царства, — чертыхнувшись про себя, пояснил я.
— Мы не знаем никакого русского царства! — Окрысился глава польского посольства. — Есть Великое княжество Русское, входящее в состав нашего государства и есть варварское Московское царство, которое вы вероломно захватили.
— Вот значит, как вы заговорили? Что же, видит бог, я этого не хотел. До свидания, господа, на сегодня переговоры окончены, а завтра их продолжат пушки.
— Погодите, ваше королевское высочество, — попробовал привлечь мое внимание Новодворский.
— Вы что-то хотели, ваше преосвященство?
— Пан герцог, но ваши условия неприемлемы! — Заявил он почти жалобным голосом.
— В какой части?
— Мы не будем платить контрибуцию!
— Значит по поводу Смоленска, Чернигова и прочих городов возражений нет?
— Нет, то есть — есть… то есть, — совершенно запутался епископ. — У нас нет таких полномочий от сената Речи Посполитой.
— Как вам не стыдно! Пытались выдать себя за полномочных послов, а на самом деле…
— Но мы и есть полномочные послы.
— Послушайте панове, если вы прибыли послами, то давайте заключать договор. Условия я вам озвучил. Если же вы явились чтобы воевать… я распоряжусь, что бы вас погребли согласно вашему сану.
Оставшись одни, сенаторы с тревожным видом обступили Сапегу. Тот явно чувствуя себя не в своей тарелке, пытался смотреть в сторону, но куда бы он ни устремлял взгляд, отовсюду на него с укором глядели глаза панов-комиссаров.
— Что вы на меня так смотрите? — глухо спросил канцлер.
— Вам не следовало так разговаривать, с герцогом, — выразил всеобщее мнение Гонсевский.
— Я знаю, — тяжело вздохнул тот в ответ, — но он меня вынудил.
— Верно, вы сделали ровно то, что он хотел. Вы оскорбили его в присутствии множества людей, после того как он великодушно и благородно вернул нам тело пана гетмана для погребения. Теперь он в своем праве.
— Вы думаете, он пойдет на крайние меры?
— Это война, пан канцлер, в ней не бывает крайних и не крайних мер.
— Но мы — послы!
— Нет, ясновельможный пан, мы вели подкрепление к войску покойного гетмана. У нас укрылся после поражения раненый королевич. Герцог ясно дал нам понять, либо мы послы и принимаем его требования, либо мы воюем и вае виктис [60] .
— Паны сенаторы, — окликнул их командовавший почетным караулом ротмистр, — прошу прощения, что прерываю ваши милости, но московиты отпустили нескольких наших.
— Кого наших? — Не понял Гонсевский.
60
Vae victis — горе побежденным (лат.)
— Ну, я хотел сказать, пан рефендарий, нескольких пленных шляхтичей.
— Приведите их сюда, — велел Сапега.
Повинуясь приказу, караульные скоро подвели к сенаторам нескольких человек, в некогда нарядных, но теперь совершенно оборванных одеждах.
— Кто вы, панове?
— Вы не узнаете меня? — глухо спросил самый молодой из них, поправляя повязку на лбу.
— Пан Адам Казановский? — С трудом узнал его канцлер.
— Да, это я, а также пан Бартоломей Ленцкий и пан Юницкий.