Пушки выдвигают (Преображение России - 5)
Шрифт:
Но в Гадяче оставалась, как узнал это вскоре Кашнев, еще и мать Нилы и Софы, и не больше как через две недели после Софы приехала и она.
Нила объяснила мужу, что мать совершенно необходима ей теперь, когда она уже на седьмом месяце беременности.
Кашнев встретил приезд своей тещи без явных признаков радости. Он уже не спросил жену, сколько еще родственников ее намерено приехать в четыре комнаты его квартиры, но Нила как бы чутьем угадала, что этот вопрос вертелся в его голове, и пошла в наступление.
В день приезда ее матери произошла первая ссора ее с мужем, и в первый
После этой размолвки Кашнев перестал думать, что ему повезло. Софа оказалась существом молчаливым. Найдя себе место, она за него и держалась цепко, и проводила в конторе своей большую часть дня. Теща же Кашнева, в видах помощи беременной дочери, взяла в свои опытные руки ведение хозяйства.
У нее оказалась привычка начинать, что бы она ни говорила, словами: "Теперь так…"
— Теперь так… Сервировка стола — самое важное в доме. Как можно садиться обедать и не иметь на столе букета цветов, хотя бы самых простеньких? Это верх неприличия! Вот я набрала здесь в огороде ромашек, это для начала сойдет, и пока нет гостей. А при гостях прежде всего, Нилочка, — посередине стола — букет цветов!
Или:
— Теперь так… Если мебель какая-то вообще разномастная, то это непременно должно оскорблять вкус гостей, и об этом они будут говорить везде и всюду, что вот у нас в квартире какая мебель!
Или:
— Теперь так… Если муж уважает свою жену, то он должен предоставить ей удобства, какие необходимы… Рыба ищет, где глубже, а человек ищет, где лучше. А под лежачий камень, говорится, и вода не течет…
И если Кашнев слышал это тещино "Теперь так", то морщился, как от занозы.
Глаза у Алевтины Петровны Покотило были еще более светлые, чем у обеих ее дочерей, а волосы совершенно седые. Она курила и кашляла, хотя вид имела сытый. Нила говорила мужу, что у ее матери бронхиальная астма.
Большим событием в жизни Кашнева оказалось рождение ребенка. В доме прибавилось вдвое суеты, хлопот и опасений. И Кашневу временно представлялось, что если бы у его жены были еще две, даже три сестры, всем бы им нашлось дело около маленького Феди.
Даже хроменькая Софа, придя с занятий в конторе, не принималась после обеда за чтение переводных романов (что было ее привычкой), а стремилась к своему племяннику, для которого подыскивалась уже на всякий случай кормилица, хотя бы и приходящая.
И скоро все разговоры трех женщин в четырехкомнатной квартире Кашнева стали сводиться от "хороших денег" к "хорошему адвокату", у которого Кашнев мог бы быть помощником, чтобы через несколько лет иметь уже не какую-то там квартиру, а собственный дом и даже… дачу в Крыму.
— Хорошие адвокаты, хорошие деньги, все это очень хорошо, конечно, кротко, но рассудительно замечал Кашнев. — Но идти из акциза в помощники присяжного поверенного — это значит
Но тут оказалось, что у тещи был какой-то старый знакомый присяжный поверенный, с которым она уже списалась. Он готов был оказать покровительство ее зятю и "гарантировал" (это слово особенно часто пускалось в ход тещей) ему на первое время такой же заработок, как его месячное жалованье акцизного чиновника, и это ведь только на первое время, а потом…
— Теперь так… При вашем ораторском таланте, — говорила теща, — вы, Дмитрий Николаевич, можете далеко пойти.
— Но откуда же вы взяли, что у меня есть ораторский талант? — удивлялся Кашнев.
— Разве я глухая? — обижалась теща. — Разве я не слышу, как вы говорите? С каким выражением и с какими доказательствами. А на суде что же еще нужно? Нужно привести доказательства!
Адвокат, к которому теща вздумала направить в помощники зятя, жил в Симферополе, где имел собственный дом, и ему недалеко было ездить на свою дачу, которая была в Судаке.
— А при том, конечно, как у всех там в Крыму, свой порядочный виноградник, — мечтательно озарив белые глаза, победоносно добавляла Алевтина Петровна.
Когда в человека верят, когда на него надеются, что он откроет в себе зачатки способностей, тогда и человеку начинает казаться, что способности эти у него действительно есть. Исподволь Кашнева начали занимать судебные процессы, о которых он читал в газетах. Иногда он даже заходил в свободное время в окружной суд послушать, как велось то или иное дело. На его столе появились своды законов по гражданским и уголовным делам. Наконец, списавшись с крымским адвокатом, он поехал к нему сам, чтобы поговорить и взвесить, не грозит ли ему чем-нибудь такой серьезный шаг, как перемена на неверное верного, — это было уже весною 1911 года, Кашнев расстался с акцизом и Полтавой и перевез свое немалое семейство в Симферополь.
Софочка и здесь, как в Полтаве, деятельно стуча костылем, начала уходить по утрам и не больше как через неделю провозгласила, хотя и по-своему безулыбочно, но по виду торжественно:
— Я нашла себе место!
И Кашнев весело поздравил ее с удачей. Он вообще начал чувствовать себя веселее, когда снял свою акцизную чиновничью фуражку с кокардой и заменил ее обыкновенной шляпой. Квартира, которую нанял он в новом городе, конечно, была найдена женою и тещей не совсем удобной, но в первое же воскресенье по приезде устроили они поездку к морю, и это примирило их даже и с не совсем удобной квартирой.
День этот был ласковый, голубой, нежаркий, тихий. На пляже было много народа, такого же радостного, как они, и Кашнев в первый раз за несколько лет после военного госпиталя ощутил простую, давно забытую им детскую радость жизни, хотя кругом него и было много других людей.
XII
Присяжный поверенный Савчук, человек уже немолодой, хотя и не старый, лет сорока пяти, раздобревший, как и полагается людям свободных профессий в его возрасте, значительно лысый со лба и носивший бороду смоляно-черного цвета (как он говорил, "для пущей солидности, необходимой адвокату"), говорил Кашневу: