Пушки выдвигают (Преображение России - 5)
Шрифт:
— Ну, знаете ли, я его где-то видел, этого пристава, только очень давно. Однако и тогда он тоже был пристав, а не кто другой… Вы говорили мне, что сюда переведен он, к вашему несчастью, недели две назад, — а как его фамилия?
— Дерябин, — поспешил ответить Красовицкий, и Кашнев вспомнил довольно отчетливо, как этот самый пристав Дерябин угощал его водкой, сардинами, еще какими-то консервами из мяса, гулкими раскатами своего голоса и избиением парней, певших на улице ночью украинские песни.
Вспомнив это, он обернулся снова, уже шагов за пятнадцать от крыльца, и увидел, что пристав
— Что же это, — неужели он меня узнал, как я его? — спросил Красовицкого Кашнев. — Ведь прошло уже лет девять с тех пор… и я был тогда в офицерской форме, а не в штатском пальто и шляпе.
— Это мне, конечно, смотрит он вслед, — объяснил ему отец Адриана слишком пристальный и прилежный, долгий взгляд пристава Дерябина. И вдруг добавил: — Не подозревает ли он меня в соучастии с моим сыном, а?
— Ну что вы! В каком там соучастии!
— В политическом, конечно, — в каком же еще? От них всего можно ожидать, от этих блюстителей порядка! Вот в какое положение я поставлен!
Кашневу пришлось долго успокаивать старика, а про себя он думал, что от защиты его сына не зря отказался Савчук и что то же самое сделать необходимо и ему.
Он так и сказал своему принципалу, вернувшись от Красовицкого:
— Знаете ли, Иван Демидыч, от этого дела лучше всего отказаться.
— Вас никто и не принуждает за него браться, — глядя в сторону, отозвался на это Савчук. — Я вижу, что вам очень жаль старика, как отца неудачного сына, но-о! Закон есть закон, и открытый грабеж есть тяжкое преступление. И прежде чем решиться на такое преступление, этому реалисту надо справиться, какому наказанию он подвергается… Грабеж да еще и с покушением на убийство! Можно сказать, усвоил курс реального училища! Дело во всех отношениях тухлое!.. Я вам советовал с ним познакомиться, но не советую за него браться.
XV
Прошло дня три.
Был теплый и тихий вечер, когда Кашневу пришлось проходить снова мимо управления третьей полицейской части.
Теперь никого не было видно на крыльце, но, пройдя уже это крыльцо, Кашнев услышал рокочущий голос:
— Пра-пор-щик Кашнев! Здравствуйте!
И увидел в открытом окне пристава Дерябина.
Остановясь и взявшись за шляпу, Кашнев спросил удивленно:
— Неужели вы даже и фамилию мою помните?
— О-бя-зан по-мнить! — раздельно проговорил Дерябин, добавив: — По долгу службы… — и протянул ему руку.
А когда Кашнев вложил свою руку в это мясистое теплое вместилище, они оба посмотрели пытливо друг другу в глаза. Наконец, Дерябин сказал:
— Если никуда не спешите, то… — и, не договорив, сделал пригласительный жест головою на бычьей шее.
— Никуда не спешу и зайти могу, — тут же отозвался на этот жест Кашнев, поняв это так, что Дерябин сам хочет поговорить с ним не о чем другом, как только о деле Красовицкого.
И вот во второй раз за свою жизнь сидел он хотя и в другом уже городе, но снова в квартире пристава Дерябина, сидел за столом, на котором пока ничего еще не стояло, кроме пепельницы в виде большой раковины причудливой формы, длинного чубука из матового янтаря и пачки папирос, разорванной небрежно.
— Вот где довелось нам встретиться через столько лет! — как будто даже и с радостными нотками в голосе заговорил Дерябин, будто знаком был с Кашневым когда-то очень коротко и близко, как будто это был, по крайней мере, его сослуживец по полку или по полицейской части. — Отлично вас помню я, да… Изменились вы, конечно, но-о… не так много, чтобы узнать было нельзя… А я?
— Вы?.. Вы стали старше на вид, — взвешивая слова, ответил Кашнев, — но даже, если бы не было на вас той же формы, я бы вас все равно сразу узнал.
— Были, — как мне слышать пришлось, — в Маньчжурии вы, а? — спросил Дерябин, сильно прищурясь.
— От кого вы могли это слышать? — насторожился Кашнев, но Дерябин только махнул в его сторону рукой, прибавив:
— Все должна знать полиция!
Кашнев понял это так, что Дерябин не у кого другого, как у Савчука, наводил о нем справки, — может быть, просто по телефону, — но упоминание о Маньчжурии было ему неприятно, и он постарался спросить, как мог, непринужденно:
— А вот как вы очутились здесь, а? Что я тогда попал в Маньчжурию, это было вполне естественно, а что вы и через девять лет не исправником стали, например, а все тем же приставом остались, это уж…
— Тем же приставом! Каков? — перебил его Дерябин. — Да-ле-ко не тем же, милый мо-ой!.. Здесь я только на короткое время: стаж прохожу, как теперь стали выражаться!.. Исправ-ни-ком чтоб! Удивил!.. На черта мне исправником быть в каком-нибудь Кабыздохском уезде, когда я через два-три месяца помощником пристава столичной полиции намечен быть!.. Я сейчас — надворный советник, а тогда подполковник буду и на дальнейшее производство получаю права, а? Что? Карь-е-ра? — выкрикнул Дерябин ликующе.
— Карьера, да, — согласился Кашнев, а Дерябин продолжал упоенно:
— Года через три-четыре, — смотря по службе, — я уж буду пристав, то есть полковник! А это значит что, а?.. Значит это, что в отставку выйду я не иначе, как генералом, — вот что это значит, милый мо-ой!.. А вы мне исправника в Чухломе!.. — И так это его развеселило, что он даже снисходительно захохотал.
— Но все-таки почему же именно здесь проходить вам надобно стаж? полюбопытствовал Кашнев недоуменно.
— Вот тебе раз! Почему здесь? Да потому, — простота вы, — что через Симферополь государь в Ливадию следовать изволит, — вот почему! И он сам должен меня видеть, и министр внутренних дел, и вся вообще свита! В столичную полицию попасть, — это без протекции, разумеется, — это в прикупе все четыре туза чтоб, — вот что это такое "столичная полиция"!
— Однако кем-то из вышестоящих, выходит так, вам это уже обещано, значит? — спросил, чтобы все было для него ясно, Кашнев.
— Ну, а как же иначе? Служба моя была замечена там! — Дерябин поднял указательный палец. — И в девятьсот пятом году и позже… И ей подведен итог… В сумме получилась — столичная полиция…
— Так что Симферополь для вас это как бы трамплин, что ли, для прыжка вверх?
— Трамплин, да, вот именно, да, совершенно верно, — подхватил Дерябин. — Однако и вы, как я слышал, перешли сюда из Полтавы, где служили в акцизе, в каких же именно целях, как не в целях карьеры?