Пушки заговорили (Преображение России - 6)
Шрифт:
– А зачем же меня будут там держать, когда война окончится? осведомился Алексей Иваныч.
– Как же так зачем? Прапорщика из вас надо же будет сделать или нет? удивился его непониманию Добычин.
– На будущее время пригодитесь: призовут, чуть что еще война откроется.
– С кем же еще может быть у нас война в скором времени?
– Да уж так, с кем придется, - сказал полковник.
– Нет, с кем придется мне совсем не нужно, а только с немцами. Немец это не мой и не ваш только враг; это - Враг с большой буквы.
– Да, конечно, - отходчиво согласился с ним полковник, взялся было снова за графинчик, но, подумав, отставил его к сторонке, вздохнул и сказал то, что, по-видимому, внезапно пришло ему в голову: - Прапорщики теперь тоже вполне приличное жалованье получают... Вообще война эта - пускай даже она только полгода всего протянется - в о-очень большую копеечку нашему правительству вскочит!
В это время кухарка Макухиных, подававшая второе блюдо - жареного гуся с гречневой кашей и помидорами, обратилась к полковнику:
– Человек там этот до вас пришел...
Кухарка, - ее звали Мотря, - имела суровый вид, пожалуй даже надменный.
Бывают такие старухи, что о них не скажешь уверенно, умели ли они когда-нибудь улыбаться; брови вниз, на глаза, и все лицо, как давно уж высеченное из камня цвета песчаника, только потверже, и каждая морщинка проведена искуснейшим резцом.
Старуха жилистая, сильная; жила когда-то своим домком, и вот пришлось теперь жить у людей, на людей готовить, и того именно, что пришлось так, ни за что этим людям простить не хочет она, и каковы бы ни были они сами по себе, никаких в них достоинств не видит, хотя бы были они, например, полковники и не моложе ее годами, все равно у них в доме все кажется ей не по ее, и всю бы посуду тут она бы перебила, и всю бы плиту на кухне разметала, и уж наговорила бы им, своим хозяевам, если бы только дана была ей на то воля!
Человек этот приходил уже не раз, но запомнить, кто он такой, она не считала нужным, и не столько сам полковник, сколько Макухин спросил ее:
– Какой человек? Не Полезнов ли? В пиджаке сером...
А Мотря ответила ворчливо, глядя не на него, а на слепую:
– Не знаю, сколько он полезный, а в пинжаку.
Макухин тут же поднялся и вышел из столовой.
С Полезновым, с приказчиком сперва мучного лабаза, потом бакалейного магазина купца Табунова, Макухин перед самой войной вошел было в компанию по части отправки пшеницы за границу. Война опрокинула это почти уже налаженное дело, но явилась для Полезнова возможность взять на себя поставку овса для лошадей дружины, в которой заведовал хозяйством полковник, а потом день за днем к нему перешла поставка овса и на другие дружины (всего в бригаде их было шесть), а в 75-ю он же взялся поставлять и муку для выпечки хлеба. Могли бы дать ему и поставку мяса, но это уж требовало больших хлопот, и за это Полезнов не взялся.
Часть денег, на которые он орудовал, была дана ему Макухиным, так что Макухин, и будучи призван, остался все же его компаньоном. И он пошел, чтобы с ним наедине поговорить о делах, - не при жене, даже не при теще, - а потом уж привести его в столовую, и то, если он сам этого захочет, то есть если имеет на это время: как деловой человек сам, Макухин умел ценить время компаньона, точно свое собственное.
В столовой это так и поняли все, даже Алексей Иваныч, и продолжали есть жареного гуся с помидорами и гречневой кашей, как появился сначала Макухин, имевший ошеломленный вид, а за ним Полезнов, в широком сером пиджаке, в который точно влито было очень прочное пятидесятилетнее тело лабазника, и в красном новеньком галстуке на мягкой сиреневой рубахе.
– Вот так штука!
– оторопело обратился Макухин к полковнику Добычину, пока тот, слегка привстав, подавал руку Полезнову.
– Переводят вас в Севастополь!
И Полезнов еще не успел подойти к Наталье Львовне, как все за столом одновременно и одинаково повторили:
– В Севастополь?!
– Вот тебе раз!
– точно выдохнула, а не сказала слепая.
– Да ведь это в отдаленном будущем!
– оправившись и припомнив, что действительно говорилось что-то о Севастополе, захотела убедить себя в противном Наталья Львовна.
Но Полезнов, который подошел в это время к ней, объяснил и ей и всем за столом:
– Только что я из штаба бригады, там и слышал, с тем и к вам пришел.
– Ну-ну, братец мой, - уже оправившись от смущения, пробасил полковник начальственно, - я сам только что пришел из дружины, однако там ничего такого не знали.
– Только что сию минуту приказ пришел, господин полковник, - совсем по-строевому доложил Полезнов, бывший на действительной службе таким же унтером, как и Макухин, и даже в одном с ним полку, только гораздо раньше его.
– До дружины, значит, не успело еще дойти, когда вы там были, - уточнил Макухин, не то чтобы стараясь убедить полковника, а прикидывая про себя время.
– Хорошо, допустим, - согласился полковник, - но какой же дается срок?
– Завтрашний день чтобы все собирались к переезду, - безжалостно, точно сам и отдавал такой приказ, отчеканил Полезнов, и после этих слов все замолчали и поглядели (кроме слепой) друг на друга так, точно сейчас предстояло им утонуть и ниоткуда не могло быть спасенья.
А Полезнов говорил огорченно:
– Прямо не знаю теперь, на что решиться. Вы люди служащие, и раз от начальства приказ, вам остается садиться в вагон и ехать, а у меня же тут жена, ребенок ползает, хозяйство. В Севастополь, выходит, мне тоже не миновать с вами вместе, а на кого же мне здесь все бросить. Прямо горе и наказанье, и я уж даже жизни не рад!
Так как никто не сказал ему на это ни слова, - до того все были поражены, - он добавил с полным уже сокрушением:
– Конечно, в военное время военных людей пыряют почем зря: одних туда, других сюда, а вот я-то влип в это дело, так что и отстать мне нельзя, и чистое для меня, господа, разоренье.
– Разоренье какое же?
– первым отозвался ему Макухин.
– Только что ездить тебе придется отсюда туда, в Севастополь, и, конечно, фрахт лишний.
– То-то что лишний!
– подхватил Полезнов.
– Ну, это должны будут учесть, - сказал полковник.
– Учтено это будет, господин полковник?
– А как же можно? Я могу представление сделать, - так же и в других дружинах.
– Это только на первое время трудновато будет, а там ведь наладится, обнадежил и Макухин и добавил: - Садись, что же ты стоишь!