Пусковой Объект

Грабовский Михаил Павлович

— Ладно, я поеду, — успокоился Тимофеев, — досплю еще пару часиков.

— Будь здоров. Извини за декорацию.

15

Некоторое оборудование БН-350 было уникально не только по своей сложности. К нему по условиям безопасности работы реактора предъявлялись сверхвысокие требования по надежности.

По этой причине наиболее ответственные системы и узлы проходили предварительные испытания на специальных стендах и только после этого транспортировались в Шевченко. Одним из самых сложных и ответственных технологических комплексов являлась система наведения и перегрузки топливных пакетов…

Для биологической защиты от радиации корпус реактора закрывался сверху двумя многотонными защитными плитами, которые в проектной документации назывались большая и малая поворотные пробки”. Главная техническая проблема

заключалась в том, каким образом производить смену или перестановку топливных кассет внутри наглухо закрытого, герметически закупоренного стального котла. Да еще под слоем жидкого натрия, разогретого до температуры 500°. Понятно, что все операции перегрузки должны совершаться дистанционно управляемым манипулятором. Таким манипулятором являлся специальный „механизм перегрузки” (МП), установленный в малой пробке. Обе пробки — и большая, и малая — должны быть на металлическом гидрозатворе. При разогревании сплава гидрозатвора он позволял поворачивать пробки вокруг своих осей. А поскольку пробки монтировались не соосно, а эксцентрично одна в другой, появлялась возможность разворотом пробок на определенные углы установить механизм перегрузки точно над головкой определенной урановой кассеты. Точность „наведения” „МП” на кассету должна быть идеальной, плюс или минус три миллиметра. Разумеется, достигнуть такой точности без вычислительных управляющих машин было невозможно.

Система разворота пробок („наведение”) и сам механизм перегрузки (МП) должны были без сбоя проработать все двадцать пять проектных лет, которые были отпущены реактору для жизни.

Проектирование электрической части системы „наведения” и „перегрузки пакетов” было поручено московским институтам ВНИИЭМ и ЦНИИКА. В качестве базовой основы системы предполагалось использовать бортовые авиационные и вычислительные машины УМ-1НХ, предназначавшиеся по замыслу их разработчиков для систем точечного бомбометания. Конструирование и изготовление всех механических внутрикорпусных манипуляторов возложили на Особое Конструкторское бюро (ОКБМ) в городе Горьком. История создания этого конструкторского бюро теряется в дебрях сталинского управления социалистическим хозяйством. В конце сороковых годов было на то указание Сталина: для выполнения любых, самых фантастических военных заданий в самые кратчайшие сроки!

В состав ОКБМ вошли не только проектные и конструкторские отделы, но и опытные заводы, полигоны для испытаний; химические, металловедческие, физико-технические лаборатории и вспомогательные подсобные службы. Всего десять тысяч человек. За одной колючей проволокой. Под управлением одного генерального директора И.И. Африкантова, в кабинете которого была поставлена кремлевская вертушка. Сталин мог легко вызвать Африкантова на ковер в любое время дня. Но чаще звонки бывали ночью. Африкантов ни разу не подвел ни Сталина, ни Центральный комитет партии. Само перечисление основных изделий и конструкций этого ОКБМ, некоторые из которых известны сейчас всему миру, представляет собой государственный секрет. Вот именно здесь в Горьком, на одном из испытательных стендов № 740 было решено произвести предварительный монтаж, стыковку и проверку работоспособности и надежности систем „наведения” и „перегрузки” реактора БН-350.

В испытании принимали участие заинтересованные организации Москвы, Ленинграда, Горького и Обнинска. От эксплуатации в работе стенда приняли участие несколько механиков и прибористов. От министерства контроль осуществлял неприметный и тихий, спокойный и хитрый Геннадий Александрович Киселев.

От ОКБМ на передний план были выдвинуты две колоритные фигуры, Юрий Николаевич Кошкин и Боря. Первый был главным конструктором дистанционных механизмов перегрузки, которые испытывались на стенде. Это был типичный русский изобретатель с врожденной технической интуицией. Ему было уже за шестьдесят. Поджарый, седой, с острым носом. Глаза его устали от жизни, которую он наблюдал вокруг. От чертежей и конструкций, от тупости и несправедливости. На всех заседаниях межведомственной комиссии он позволял себе закрыть глаза и вздремнуть, хотя в уме фиксировал все дельные замечания и предложения. И вносил необходимые изменения в свои конструкции с немыслимой оперативностью. Но глаза его оставались равнодушными и безразличными к начальникам любого уровня, членам комиссии, которые горячо и шумно обсуждали за столом ход испытаний. Его взгляд оживал только при виде перед собой молодых женщин приятной наружности. Кошкин тогда подтягивался, у него появлялась масса вопросов к этим порхающим созданиям, которые он задавал им беспрерывно, стараясь обнять талию или плечи. Возраст и авторитет конструкторского Гения

позволяли ему вести себя легкомысленно и фривольно. Но никто на него не обижался. Его даже по-своему любили. Женщины, знающие Кошкина, флиртовали с ним без всякого стеснения, напоказ для всех, как на театральных подмостках. Как только женская фигура исчезала с горизонта, Кошкин затухал и терял интерес к жизни. Ему хотелось закрыть глаза и вздремнуть.

Оперативным начальником стенда 740 был назначен руководитель группы, болезненный человек, у которого всегда были или насморк, или ячмень на глазу. А чаще и то, и другое вместе. Ему было под сорок. Почему-то никто из окружающих не знал его фамилии. Все называли его просто Боря. Злые языки говорили, что Боря не дурак поддать в теплой компании. Но за все восемь месяцев испытаний на стенде никто не разу не видел Борю с похмелья. Он был всегда чист, как стеклышко; предельно пунктуален и исполнителен. Только постоянно сморкался при разговоре, для чего в каждом кармане брюк, пиджака и пальто носил по два платка.

Летом 1971 года испытания на стенде успешно завершились. Они показали работоспособность системы. Механизмы Кошкина работали на порядок надежнее любых швейцарских часов. Заключительный протокол межведомственной комиссии подписывали сорок два человека от восьми организаций. От ОКБМ — заместитель директора В.И. Ширяев, конструктор Ю.Н. Кошкин и начальник стенда Боря. От БН-350 на подписание приехал Василенко. Подписи его и Киселева были решающими. Оба брали на себя ответственность за дальнейшую эксплуатацию системы в рабочих условиях. Дело это надо было, конечно, обмыть. Ширяев пригласил членов комиссии на вечерний банкет, в один из закрытых залов какого-то большого ресторана на окраине Горького. Банкет на халяву с неограниченной выпивкой и деликатесными закусками — любимое мероприятие всех межведомственных комиссий. Это альфа и омега успешного функционирования социалистической экономики…

Стол ломился от непривычных яств и сюрпризных напитков. С особенным удовольствием подливали Василенко. Константин Иванович неожиданно быстро опьянел, не успев хорошо закусить. Через час он уже с гордостью показывал всем за столом свои рабочие мозолистые ладони и рассказывал, как он в сорок девятом участвовал в сборке РДС-1. Киселев почти не пил, приглядывая за всеми с каким-то исследовательским интересом. В соседнем общем зале громко звучала танцевальная музыка. Стройная женщина с большим накрашенным ртом печально стонала о потерянной любви. Но за банкетным столом женщин не было. И выпив три рюмки „Столичной” и славно закусив, Кошкин пересел в угловое кресло и задремал. Он видел прекрасный романтический сон. Все размытые контуры — в серебристых, фиолетовых и пурпурных красках. Стальные лапы цангового механизма ныряли в жидкое марево и плотно схватывали там головку топливной кассеты. Извлекали ее с усилием из базового коллектора. Схватывали и извлекали. Схватывали и извлекали. В четыре часа утра Кошкина разбудили и отвели в служебную машину.

А вот Борю на банкет не пригласили. Возможно, из-за его некрасивой привычки постоянно сморкаться в помятые носовые платки. Но Боря нисколько не переживал и не обижался на несправедливую судьбу. Параллельно с официальным банкетом он сам организовал со своими рабочими-стендовиками праздничное застолье. Оно проходило прямо в пультовом помещении стенда, рядом с вычислительной машиной УМ-1НХ и кошкинскими механизмами. На стол, застеленный старыми синьками, был установлен графин со спиртом, по-хозяйски сэкономленным от протирочных работ. Его разбавили водой и вишневым вареньем. Закуска народная: вареные яйца, соленые огурцы и капуста, колбаса толстыми кружочками. На стенде было и торжественнее, и веселее, чем на банкете. Боря поблагодарил всех за добросовестный труд, пожелал крепкого здоровья. Насморк у него внезапно совершенно исчез. И с радости Боря запел: „Из-за острова на стрежень…” И начал даже дирижировать. „На простор речной волны”, — дружно поддержали его ребята. Народные песни неплохо звучат ночью, в пустынных технических помещениях.

Спирту чуть-чуть не хватило. В два часа ночи кто-то подал неплохую идею о соседней кладовке, где — это точно известно! — должна находиться полная канистра спирта. Узорчатое стекло в двери аккуратно выдавили. Шкаф вскрыли легко с помощью подручного приспособления. Снова полилась народная песня. Появилась охрана, разбуженная сигнализацией. Всех тут же переписали и составили акт. Дело неприятное, но все обошлось. Всю вину за хищение социалистической собственности взял на себя Боря. Ему дали год условно и понизили в должности до техника. Через неделю все оборудование стенда было разобрано, тщательно упаковано и отгружено на пусковой объект, в город Шевченко.