Пусть дерутся другие
Шрифт:
Такой талант пропадает! А ведь со мной нормально общался, в красках, с эмоциями. За что и получил.
— Параграф 39, — прилежно зудел старший по блоку вместо того, чтобы по-человечески объяснить своими словами. — Условия и порядок передвижения осужденных к непосредственно отведённому помещению для отбытия наказания в виде лишения свободы регулируется правилами внутреннего распорядка исправительного учреждения. Передвижение с конвоем или сопровождением регламентируется установленным...
Из его затяжной лекции я узнал множество
Огласив перечень общих положений, До-До перешёл к деталям.
Свидания мне в первый год отсидки запрещены, как и посылки, и встречи с родственниками. Адвокаты тоже не входили в разрешённый перечень. Любая попытка привлечь внимание к своей персоне, будь то апелляция или просьба о чём угодно вначале рассматривались офисом начальника тюрьмы и только потом, исключительно по настроению никогда не виденного мной чинуши, выносился вердикт: пускать обращение в ход или отказать.
После года пребывания особая комиссия могла предоставить право на получение посылки с ограниченным перечнем товаров: кофе, конфеты, печенье. По отдельному разрешению допускалось свидание.
Драконовские условия. Закон делал всё, чтобы «оранжевые» испили чашу наказания до дна. Оправдание сложившимся порядкам явственно читалось между строк: «Не нравится — не садись в тюрьму».
Для общего ознакомления До-До упомянул и синих с зелёными, сидящих по своим блокам, будто в других государствах.
У них условия содержания резко отличались в положительную сторону. Разрешались телефонные звонки по довольно запутанной схеме поощрений, семейные встречи, предоставлялась возможность работать в сфере обслуживания заключённых и зарабатывать реальные деньги, выдаваемые при освобождении.
Старший блока описывал соседствующую вольницу с плохо скрываемой злобой, с завистью, импульсивно, из-за чего образовательное повествование превращалось в сбивчивый пересказ потаённых мечтаний.
Но самое занимательное началось под занавес. До-До охрип, часто делал паузы, а потом сказал совсем от себя, отложив журнал:
— Слушайся господина старшего надзирателя, если хочешь выйти отсюда. Слушайся, как родную маму. Иначе в блок «Е» переведут.
— Блок «Е»? — мне казалось, что в тюрьме только три блока, по числу цветов одежд для заключённых.
— Блок «А» — мы. Блок «В» — синие. Блок «С» — зелёные. Блок «D» — пожизненные. Да, есть и такие. Блок «Е»... ну, не полноценный блок, а так, аппендицит в тюремной больничке — психиатрическое отделение. Туда лучше не попадать.
— Почему?
— Признают социально опасным. Полгода проведёшь в изоляторе под таблетками. Лишишься всех перспектив до конца срока. Вообще всех, — акцентировал он. — По выходу оранжевый блок вишнёвым вареньем покажется. Имелся у нас смельчак... Доказывал независимость, спорил с господином Паем. В итоге удавился через неделю после выхода из психички. Боялся, что могут обратно вернуть... У тебя какая статья?
Я перечислил все. Выслушав, До-До заявил:
— С таким набором досрочное освобождение возможно только через президентское помилование или пересмотр дела. При хороших адвокатах можно попробовать выбить... лет через десять. У нас иногда выпускают тех, о ком друзья на воле не забыли, — в его голосе отчётливо мелькнуло что-то личное, разъедающее душу. — Короче, я сказал — ты услышал. Мой тебе совет — не беси Пая. Не надо.
Важные сведения. Вряд ли врёт.
— Спасибо. И прости за физиономию.
Раскаяния за содеянное я не испытывал, но больше мне заплатить нечем, а быть в долгу я не привык.
— Норм, — отмахнулся старший по блоку, — Ты молодец. У нас каждого новичка на прочность пробуют. Делать-то с утра до вечера нечего... Чтобы ты был в курсе, меня действительно зовут Мистер До-До. Созвучно псевдониму одного торчка, вокалиста давно сгинувшей поп-группы. Мамаша соплюхой от него фанатела, фанатела, а потом попала на концерт, пробралась за кулисы, радостно залетела и восторженно родила. Имечко в наследство досталось.
— Прикольно... За что сюда угодил?
— Копа сбил. Скоро выйду. Полтора осталось. Но с Паем будь аккуратнее. Бесстрашный тип, бывший вояка. Единственный из охраны блока, кто среди нас в одиночку ходит. На остальных ещё насмотришься. Они, обычно, за мониторами сидят, показываются при закрытых камерах.
— А в целом, народ тут какой?
— Смирный. Все смирные, откровенных неадекватов держат в другой тюрьме. И все напряжённые. Половина из оранжевых ненавидит всех остальных. Так что, если заметишь нездоровый блеск в чьих-то глазах — отходи подальше. Случаются срывы, как у тебя. Другая половина — нормальные, но тоже напряжённые. Ждут неизвестно чего. Ежесекундно.
Едва он заткнулся, в коридоре прогудело:
— До-До! Свободен!
Старший по блоку поднялся, подхватил стул, доложил о том, что мероприятие прошло без происшествий, и свалил из поля зрения.
Его место занял крепыш-надзиратель. Я, на всякий случай, встал на жёлтые пятна, за пару мгновений успев привести койку в порядок. Зачем? Из-за привычки, приобретённой в армии. Видишь начальство — наводи лоск. В подкорку вдолблено, на инстинктивном уровне.
Пай постоял, изучая внутренности камеры, покачался с пятки на носок, с одобрением щурясь неизвестно каким мыслям. Когда ему надоела тишина, он заговорил: