Пусть грянет гром
Шрифт:
У меня внутри все завязывается в узел.
Все время Бури говорили о том, что я буду их королем... я, никогда не думал о факте, что я возьму ту роль у кого-то другого. Неудивительно, что они решили, что будет проще для меня просто жениться на Солане.
– Смотри, Солана. Я даже не хочу быть королем. Я был бы более, чем рад вернуть все это.
Они тебе не позволят, - она тянется и стирает загогулины на стекле, оставляя большую, чистую полосу.
– Ты - последний Западный. Тот, кого все ждали. Я - просто девочка, которую ты не захотел.
Ее
Я двигаюсь в ее сторону, задаваясь вопросом, что я, как предполагается, сделаю. Объятие кажется супернесоответствующим и даст гору осложнений между нами. Но как еще успокоить того, кто плачет?
Я наконец соглашаюсь на то, чтобы положить мою руку ей на спину. Она не вздрагивает при моем прикосновении, но она не прекращает плакать, также, это чувствуется неправильным просто моя рука там, как этот глупый мертвый вес. Таким образом, я убираю ее волосы и потираю ее плечи. Это то, что раньше делала моя мама, когда она пыталась успокоить меня, и я думаю, что она вероятно, в этом лучше меня.
– Мне действительно жаль, Солана. Если бы я мог изменить что-то, я был это сделал. Я даже поговорю с Бурями, посмотрим, есть ли что-то, что они могут сделать. Я не знаю, есть ли, но это стоит попытки.
Краем глаза, я вижу движение около дверного проема, и я резко убираю руку от Соланы, когда нахожу Одри, стоящую там в моей любимой рубашке с Бэтменом.
Только в моей любимой рубашке с Бэтменом.
Я знаю, что, вероятно, должно быть интересно, как долго она пробыла там, или обеспокоена ли она тем, что видит мою руку на Солане… но все, о чем я могу думать, это о том, как сильно она мне нравится в рубашке, в моей комнате, как будто она именно там, где должна быть.
– Как твоя рана? – спрашиваю я, когда мой голос снова работает.
– Сейчас лучше, - она смотрит на бок, потирая то место, где должна быть повязка, что заставляет рубашку подняться еще дальше вверх по ее ногам.
Я забыл, какими длинными они были. И гладкими. И…
Одри, должно быть, замечает, куда я смотрю, потому что она краснеет.
– Твоя мама стирает мою одежду, и она дала мне это поносить. Она дала мне ее брюки, но они слишком велики и соскользнули с моих бедер. Я надеюсь, ты не возражаешь.
Возражаю?
Единственная вещь, против которой я возражаю, состоит в том, что Солана, все еще стоит там, отказываясь оставлять нас наедине, так что мы с Одри не можем начать наверстывать потерянное время, как я планировал.
– Я принесла немного льда для тех ушибов, - объявляет моя мама, когда она возвращается в мою спальню. Я замечаю ее двойное поднятие бровей, когда она видит, как одета Одри, но она ничего не говорит. Вероятно, потому что платье Соланы чуть короче.
– И я положила некоторые одеяла для Одри на диване.
– Одри не будет спать на диване.
– О, в самом деле? Тогда где она будет спать? Потому что
– Мы будем играть по твоим правилам — один из нас на покрывале, и мы будем держать дверь открытой.
– Этого не достаточно.
– Почему? Этого было достаточно для Соланы.
– Да, но ты не встречаешься с Соланой.
– Встречаешься, - бормочет Солана.
– Это теперь немного дальше.
Мама сужает глаза.
– Что она имеет в виду?
– Ничего, - говорю я быстро, но Солана не пропускает это.
– Ты собираешься сказать ей? – спрашивает она меня.
– Сказать мне что?
Я могу только представить, какие сумасшедшие теории моя мама придумывает, но мне кажется, что правда будет столь же плохой.
Однако, я не могу придумать ложь, чтобы это исправить, таким образом, я беру руку Одри, сосредоточенную на моих ногах, когда я говорю:
– Мы с Одри связаны.
В комнате повисает мучительная тишина, и клянусь, что весь воздух исчезает, потому что я не могу больше дышать. Моя мама тоже не может больше дышать, потому что ее голос кажется супернапряженным, когда она спрашивает:
– Что значит "связаны"?
– Это означает, что теперь мы связаны друг с другом, - объясняет Одри, когда я не отвечаю.
– Поцелуй - это другое для сильфид, чем для людей. Он формирует связь между нами. Физическую связь.
– И она постоянная?
Я закрываю глаза, когда киваю, жалея, что я не могу перемотать эпический ужас того, что, я знаю, грядет... но как ни печально я могу только управлять ветром, что прямо сейчас чувствуется довольно бесполезной силой.
– Как ты мог сделать это?
– спрашивает моя мама, ее голос такой высокий, что я удивлен, что он не бьет стекла.
Моя ладонь становится потной, и я чувствую, что дрожу... но тогда я понимаю, что это дрожит Одри, а не я. Я смотрю на нее, ненавидя ту боль, которую вижу в ее глазах.
– Как я мог сделать что?
– резко говорю я.
– Вейн, - говорит моя мама, сжимая пакет со льдом, настолько сильно, что лед потрескивает.
– Я знаю, что ты думаешь, что любите ее... и, возможно, так и есть. Но тебе семнадцать лет. Ты действительно думаешь, что то, что ты хочешь сейчас, является тем, что ты будешь хотеть всегда?
– Да.
Моя мама качает головой.
– Она - твоя первая девушка, Вейн. Ты даже не рассмотрел...
Она не заканчивает предложение, но ее глаза сосредотачиваются на Солане.
Я смотрю на Солану, она выглядит почти столь же неловко от инсинуаций моей мамы, как я чувствую. Но она также смотрит немного обнадеживающе, как будто часть ее задается вопросом, понимаю ли я, что сделал ошибку.
Я сжимаю руку Одри.
– Я знаю, что в это может быть трудно поверить, мама, но я знаю, что буду всегда любить Одри.