Пусть грянет гром
Шрифт:
– Ты говоришь так сейчас…
– Нет... ты не понимаешь. Я любил Одри столько, сколько я могу помнить. Я никогда не говорил тебе, потому что, ну, в общем, это будет странно. Тем более, что я не знал, была ли она настоящей. Но да, Одри, всегда одна... и она всегда будет. Ты знаешь меня... ты знаешь, что я никогда не говорил бы это, если бы не был уверен. Я уверен.
– Я… не знаю, что сказать.
– Скажи, что доверяешь мне. Я выбрал правильную девушку... я обещаю.
– Прошу прощения, - говорит Солана, проталкиваясь мимо нас и практически выбегая из комнаты.
– Ну, я предполагаю, что это улажено, - говорит моя мама, наблюдая, как она исчезает в холле.
Я не могу сказать, сожаление ли в ее тоне, потому что Солане причинили боль, или потому что Солана ушла. Так или иначе, я не могу это больше выносить.
– Смотри, - говорю я и тру лоб, пытаясь запихнуть назад мою головную боль.
– У меня всего много происходит прямо сейчас, и я просто... Мне нужно, чтобы ты просто доверяла мне... пожалуйста? Я нуждаюсь в ком-то на своей стороне или...
Мой голос раскалывается, и я отвожу взгляд.
Я не должен расстраиваться, но мне нужно, чтобы у родителей с этим все было в порядке. Я не могу разбираться с ними, Бурями, Соланой, Райденом и...
– Эй, - говорит моя мама, выходя вперед и обнимая меня. Так или иначе ей удается избежать всех моих ушибов и не тронуть меня пакетом льда, когда она шепчет, - Хорошо, Вейн. Я буду доверять тебе.
– Спасибо, - шепчу я в ответ.
Я впитываю объятие достаточно долго для нас обоих и глубоко вздыхаю. Потом она позволяет мне отойти и поворачивается к Одри.
– Я... думаю, я должна сказать, Добро пожаловать в семью!
Я улыбаюсь, когда она дает Одри самое неловкое объятие из всех неловких объятий... вместе с неудобным задним кусочком.
– Мы не женаты, мама. Нет...
– я останавливаюсь, не решаясь сказать "пока нет". Это должно быть решением Одри.
Моя мама отпускает Одри и поворачивается ко мне.
– Хорошо тогда пока она не твоя жена, я собираюсь придерживаться своей политики сна на диване. Я позволю вам, ребята, решить, кто получает кровать.
– Перестань... мы не собираемся ничего делать с тобой и папой внизу. И я думал, что ты сказала, что доверяешь мне.
Моя мама вздыхает... один из вздохов драматического вида, который встряхивает ее плечи.
– Прекрасно. Но вы будете держать дверь открытой, и я буду проверять вас, ребята, всю ночь.
Я не могу поверить, что она прогнулась. И я не могу удержаться от смеха, смотря, когда говорю ей:
– Кажется удивительным… и не жутким.
Слабая улыбка появляется у нее на губах, когда она смотрит на Одри.
– Посмотри, во что ты влезла?
– Я знаю, - говорит Одри спокойно.
– Я предполагаю, что это хорошо, я люблю его.
Это первый раз, когда она использовала слово на букву Л, с тех пор как она вернулась, и я клянусь, что мое сердце пропускает удар. Глаза моей мамы становятся немного водянистыми, и ее голос кажется толще, когда она напоминает нам, что мы действительно не одни. Потом она бросает пакет льда на мою кровать, открывает мою дверь очень широко и говорит нам поспать.
– Так... это было интересно, - говорю я после нескольких секунд молчания.
– Да, - бормочет Одри.
Я вижу десятки вопросов в ее глазах… и я целую ее, прежде чем она может задать любой из них.
Я хотел медленный поцелуй, только чтобы ее успокоить, что все будет в порядке. Но когда она прижимается ближе, и я чувствую ее голые ноги, поцелуй углубляется до тех пор, пока я не задыхаюсь, и ее пальцы держатся за мою спину, а мои руки скользят…
– Я сказала, идите спать, - резко произносит моя мама, и мы отрываемся друг от друга, краснея, но ни один из нас не выглядит сильно сожалеющим.
Моя мама топает ногами, уходя, и я не могу удержаться от смеха, глядя, когда я сажусь на кровать, чувствуя себя немного слабым в коленях. Одри медлит секунду, прежде чем она ложится рядом со мной, автоматически принимая сторону, где я не сплю.
– Хочешь быть сверху или снизу? – спрашиваю я, и она поднимает брови. – Я имел в виду, одеяла.
– О. Сверху.
Я надеялся, что она скажет это. Теперь я могу смотреть на ее ноги.
Я скольжу под простыни, и Одри покрывает мои ушибы льдом, я ненавижу меня за то, что хихикаю, но чертовски холодно, и я выключаю свет.
– Тебе удобно? – шепчу я, когда она поворачивается несколько раз.
– Не очень.
– Она придвигается ближе, кладя свою голову в пространство между моей шеей и незамороженным плечом.
– Лучше.
Я усмехаюсь. Кто бы подумал, что Одри свернется калачиком?
Ее жар мчится по мне, и я понимаю, что это может быть недостаток плана делить кровать с Одри. Как я вообще смогу заснуть?
Я даже не уверен, должен ли я спать, в случае, если Райден пошлет жуткие ветры. Но затем Одри зовет несколько ближайших Восточных и ткет их в водоворот мягких колыбельных, как она раньше посылала меня каждую ночь. Мирное спокойствие их песни всегда охраняло меня, и я опускаюсь в чувство расслабления, все наконец вернулось так, как было раньше.
Лицо Одри врывается в мои мечты, позволяя мне смотреть ей в глаза. Ее дикие удары темных волос, щекочут мою кожу, когда она наклоняется и шепчет, что все будет хорошо. Она поет песню любви и мира, но слова становятся более печальными, исчезая в извинениях. Обещание, что она никогда не оставит меня снова.
Я хочу сказать ей, что я ей верю, но потом темная форма идет по ней, крадя ее песни и ее улыбку. Она отворачивается от меня и кричит... ужасный, леденящий крик, который заставляет мое тело вздрогнуть, когда я сажусь.