Пусть всегда будет атом
Шрифт:
Иван Смолов с Перегона утопил буксир, в Фогелевке на майскую ночь видели русалку, предрекавшую великие беды Южным Пустошам, а в Краснознаменном опять подорожала свёкла и случились какие-то волнения из-за местной секты. Был упомянут в письме и Валентин Сергеевич из Отрадного, который после пробы самогона, настоянного на мухоморах, увидел трёхглавого Ленина, дышащего пламенем революции. Ещё Олег вскользь, будто нехотя, упомянул об эпидемии холеры и про то, что совсем не стало еды и лекарств, а потому он скоро пойдет раскулачивать каких-то местных буржуев, и надеется, что жить его семье после этого станет хоть немного полегче.
Затем
Семён Афанасьевич уронил голову и затрясся в рыданиях. Затем, когда стало полегче, выдохнул, выпил воды и с трудом сел обратно на табурет, снова и снова перечитывая письмо. Затем почтальон достал кошелёк, в котором лежала выцветшая прямоугольная карточка. Грустно и немного виновато улыбнувшись, Семён Афанасьевич нежно погладил рукой фото жены и дочери, которых он не видел вот уже девятнадцать лет…
II
Юлий Цезарь после покорения воинственных галлов вряд ли был удостоен в Риме такого триумфа, с которым Семёна встречали дачники поселка «Прогресс».
Оно и понятно, ведь в его машине были не только трехлитровые банки купленного в райцентре разливного пива и букеты красных, как революционное знамя, вареных раков, но и привезенный из города переносной телевизор «Юность-2», вмиг сделавший его царем и богом дачного поселка, а может вдобавок и пары-тройки деревень в округе. Это было не удивительно: сегодняшнюю трансляцию полуфинала чемпионата мира по хоккею, где должны были сойтись сборная СССР и Финляндии, жаждал увидеть каждый гражданин Советского Союза.
День шёл своим чередом. Студилось в колодце пиво, Семён с Верой сажали на огороде картошку, а дочка бегала со своим щенком среди низеньких, посаженных на участке только в прошлом году яблонь.
В пятом часу к ним в дом потянулись первые соседи, несущие с собой стулья и нехитрую снедь. Вера убежала хлопотать по дому, а Семен важно взялся за настройку телевизора, вырывая черно-белые картинки из снега помех.
– Что думаешь, Семён, с каким счётом наши финнов разгромят? – появившийся на пороге дачи грузный ветеран, полковник ПВО в отставке, пожал хозяину руку.
– Торопишь события. Финн в последнее время окреп, так просто с ним не справиться, – Семен пожал плечами, – да и защита у них что надо.
Ветеран лишь хмыкнул, потирая шрам от осколка над бровью:
–
В войну с ними справились, так что ж под мирным небом не уработаем?
Дача продолжала наполняться людьми, и через час уже была забита болельщиками до отказа. Семён пригасил свет, и десятки пар глаз, пожирая взглядом каждый сантиметр экрана, дотошно наблюдали за началом матча.
Ветеран не ошибся в предположениях. Рвущаяся в финал сборная СССР паровым катком прошлась по финнам, которые, видимо, помня заветы барона Маннергейма, попытались начать с обороны. Звонко ударила клюшка, и первая шайба пробила ворота финской сборной, заставив болельщиков закричать на весь поселок. Финны перешли в атаку, желая отыграться, но красная машина уже набрала обороты, и советские шайбы словно выпущенные из пулемета все летели и летели в ворота соперника. Три-ноль, пять-ноль, восемь-ноль! Счет шёл бы и дальше, и только завершение матча спасло команду Финляндии от ещё более разгромного счета. Дача наполнилась ликующими криками, и болельщики, обнимая друг друга, продолжали орать, не в силах справиться с переполнявшими их эмоциями. В этот момент была забыта даже вражда: ветеран обнимал соседа по даче, который прошлым летом украл с его участка два мешка навоза, а жена Семёна Афанасьевича радостно общалась с продавщицей Валей, вечно строящей глазки её муженьку. Все в тот момент были едины, и всех охватывала одна и та же простая радость – радость победы.
Девятичасовая программа “Время” шла уже задним фоном, под звон пивных кружек и горячее обсуждение матча. Шли репортажи про достижения в сфере свиноводства, про успешный запуск четвёртого блока Чернобыльской АЭС, доносилось что-то про рост безработицы в капиталистических станах… На этой нудной ноте телевизор был наконец выключен, а горячие споры о допущенных финнами ошибках и том, могли ли наши спортсмены устроить счет в десять-ноль, пошли с новой силой.
Звякнули стекла. Откуда-то издалёка донесся рокот, и вечернее небо на миг вспыхнуло светом.
– Гроза идет… – вставил кто-то из присутствовавших, не прерывая обсуждения.
Громыхнуло еще раз, а потом еще один… другой… но уже сильнее и ближе… Дребезжание стекол стало почти непрерывным и каким-то тоскливым, жалостливым.
Звуки раскатов больше не напоминали гром, и болельщики, не понимая, что происходит, переглянулись и в полной тишине вышли на крыльцо. Вокруг ничего не изменилось. Все тот же лес, окружавший поселок, все та же ночная темнота и застланное тучами небо, порой отражающее яркие, отдающие легкой зеленцой вспышки.
Сзади щелкнуло, раздался звук помех: это ветеран, бывший полковник ПВО, проверял телевизор. Затем всё стихло – мигнув, погас в доме свет. Телеэкран потемнел, отражая поникшее, серое лицо ветерана, понявшего все раньше других. Тяжело обернувшись, он тихо произнёс одно слово: «Война».
Следующим днём предстояли расставание с семьей и дорога. Хотя Семён и работал в Доме Культуры музыкантом, десять лет назад он давал присягу Родине и не считал возможным её нарушать, особенно сейчас, когда люди его страны заживо горели в атомном огне, а близ Севастополя и Одессы высаживались натовские десанты, стремящиеся разрушить то немногое, что ПВО сумело защитить от ядерных ударов.
Слезы жены. Сборный пункт посреди леса. Тяжелый рюкзак и военная форма, от которой он давно отвык. Спешное формирование дивизии. Когда наспех собранный эшелон тронулся в путь, все было уже кончено. Молчал штаб ОКВ, молчала Москва, молчали штабы округов. Генералы, что оставались на фронте, все ещё вели атаки, кидая в бой танки и пехоту, но все это было уже движениями могучего, но обезглавленного тела. Впрочем, и бьющиеся на захваченных плацдармах натовцы с каждым днем все меньше напоминали единую армию. Война менялась. Сперва с неба исчезли быстрые выжигающие дивизии и росчерки тактических ядерных ракет, затем перестали бомбить самолеты и пропали вертолеты, охотящиеся за танками и автоколоннами.