Пустое зеркало
Шрифт:
Герцль грустно улыбнулся:
— У меня список длинный, доктор Гросс.
— Я бы хотел, чтобы вы ограничились только серьезными врагами.
Герцль кивнул:
— Хорошо, я попрошу секретаршу приготовить список таких людей. Куда его прислать?
Гросс назвал свой номер в отеле «Бристоль».
— Вы читали мою книгу «Еврейское государство»? — неожиданно спросил Герцль.
— Еще нет, — ответил Вертен. — Но я ее обязательно прочту. — Он порывисто задышал, набираясь решимости. — Скажите, герр Герцль, каково это вернуться в иудаизм?
— Вы по крови еврей, адвокат Вертен?
— Да. — Вертен обнаружил,
— Ну тогда вы знаете не хуже меня, как многие евреи тяготятся своим происхождением, стремясь попасть в приличное общество. Наверное, вам известно, кем я был до сравнительно недавнего времени. Мою жизнь круто изменило «дело Дрейфуса». Раздававшиеся на парижских улицах крики «Смерть евреям!» помогли мне осознать, что все наши старания тщетны. Евреи живут в Европе многие сотни лет. Мы страстно желаем стать полноправными членами общества, считаем себя патриотами стран, в которых живем, но все равно остаемся в них чужаками. Антисемит в любой момент может подойти к тебе и грязно оскорбить, и не только словом, и нет в мире такой силы, которая могла бы нас защитить. Теперь я смотрю на свою прежнюю жизнь как на проведенную впустую.
Герцль замолк, как будто спохватившись, что сказал слишком много.
— Вряд ли эти годы были потрачены вами впустую, герр Герцль, — подал голос Гросс. — Живя в Граце, я прочитал вашу книгу «Бурбонский дворец, картинки из парламентской жизни во Франции» и нашел ее замечательной.
— Нет, — отозвался Герцль, — не тем следовало мне заниматься. Не тем. Свое преображение я рассматриваю как модель преображения всех евреев. Собственное государство — в этом их спасение. Если будет время, прочтите мою новеллу «Анилиновая гостиница». Там об этом написано.
После ухода Герцля они еще посидели в кафе некоторое время, обсудили планы.
— Я, пожалуй, поеду встречусь с Климтом, — сказал Вертен. — Может быть, он что-то вспомнил, связанное с подтверждением алиби на даты других убийств.
— А я тем временем посещу криминалистическую лабораторию, — отозвался Гросс. — Уважаемый инспектор Майндль пригласил меня посмотреть фотографии вскрытия жертв убийцы.
Эти слова в его устах прозвучали как предвкушение некоторого утонченного удовольствия, как будто он собирался в театр или дорогой ресторан.
Они договорились встретиться в лаборатории после разговора Вертена с Климтом.
— Тот факт, что вы назвали Герцлю свой номер в «Бристоле», — произнес адвокат вставая, — означает, что отъезд в Черновцы откладывается?
Гросс посмотрел на него из-под полуприкрытых век.
— Но вы же, мой дорогой Вертен, не сядете завтра в поезд, увозящий вас в имение родителей? Нет, милейший, мы останемся здесь и будем работать.
— А что с еврейским следом?
— Тут пока не ясно, — ответил Гросс. — Эти преступления — несомненно, провокация. Их совершил либо фанатик-антисемит, либо какой-то большой умник с целью направить следствие по ложному следу. Но это не значит, что ритуальные убийства — миф. В следующем выпуске «Архива криминалистики» выйдет моя статья о верованиях выходцев из Африки в странах Карибского бассейна — сантерии, вуду и пало-майомбе, — где ритуальные убийства играют доминирующую роль. Разумеется, это мерзко и отвратительно, однако существует.
Вертена проводили в тесную, душную камеру, которую Климт делил с двумя уголовниками, тоже обвиняемыми в убийстве.
Охранники вывели их, чтобы адвокат мог поговорить со своим клиентом. На выходе из камеры тот, что повыше ростом и более бандитского вида, посмотрел на Вертена.
— Слышь ты, не подведи Густля. Ему, конечно, нужен настоящий уголовный адвокат, но он почему-то привязался к тебе. Так что постарайся.
— Давай, двигайся, — буркнул охранник, толкая его дубинкой.
— Не беспокойся, Гуго, — сказал Климт вслед уходящему сокамернику. — Со мной все будет в порядке. — Он повернулся к Вертену. — Видите, я, кажется, приобрел здесь друзей. Хорошие парни, в самом деле. Просто жизнь у них не задалась. Взять, например, Гуго. Отец погиб во время аварии на текстильной фабрике. Жить стало не на что, и мать пошла торговать своим телом. Гуго тогда был еще мальчик, но все слышал и видел. С семи лет начал промышлять карманными кражами.
— Я уверен, — согласился Вертен, — у этих людей богатая история. Хоть роман пиши.
— Знаете, я даже стал как-то по-иному смотреть на жизнь.
Когда Климт произносил эти слова, его глаза сияли, и Вертен подумал, что этому человеку как будто тюрьма пошла на пользу. Давно он не видел художника таким здоровым и отдохнувшим.
— Однако перейдем к делу. — Вертен посмотрел на Климта. — Вы вспомнили, где находились в часы совершения убийств?
Климт сел на металлическую койку, оставив Вертену место примоститься рядом.
— Боюсь, что тут я не смогу вам чем-то помочь, дружище. Эмили просмотрела свои записи в дневнике. Похоже, в эти дни и часы я работал в студии допоздна. Один. Впрочем, так продолжается уже несколько месяцев. Надо было к сроку закончить портрет Сони Книпс. Ну и «Афину Палладу». — Он посмотрел на Вертена. — А как дела у вас с Гроссом?
Вертен рассказал художнику, что им удалось выяснить.
— Но если Майндль считает, что я невиновен…
— Это не совсем так, — быстро вставил Вертен. — Инспектора заботит его карьера. Пока он просто выжидает.
— Ну и ладно, — весело проговорил Климт, — пусть выжидает. Я невиновен, понимаете? Разве можно осудить невиновного?
В этот момент с тюремного двора донесся стук топоров.
Вертен увидел, как изменилось лицо Климта. Художник знал, что там происходит. Сегодня вечером должна состояться казнь. Рабочие воздвигали виселицу.
Когда Вертен вошел в криминалистическую лабораторию, Гросс продолжал рассматривать в сильную лупу фотографии, разложенные на длинном столе в углу. В лучах струящегося из окон послеполуденного солнца мельтешили мушки.
— Есть добрые вести от Климта? — спросил он, поднимая глаза.
Вертен отрицательно покачал головой.
— У него нет алиби ни на одно убийство. Но он, кажется, в тюрьме не страдает. Наслаждается вынужденным отпуском. А что у вас?
— Вот, взгляните. — Гросс разложил перед ним пять фотографий с изображением разреза на одной и той же части шеи. — Это разрез сонной артерии каждого из пяти убитых. Спасибо криминалистам, которые это снимали. Они, видимо, читали мои работы и понимают значение фотографии. В результате мы имеем великолепное свидетельство аутопсии каждой жертвы. Теперь уже четверо похоронены, так что без этих фотографий я бы никогда не смог сделать никаких выводов.