Пустота
Шрифт:
Вернувшись к себе, психиатр отложила распечатку истории болезни Уотермен, но, передумав, стала сердито листать ее, приготовившись к новым заметкам. Клиентка застряла в подростковом периоде, на всем протяжении брака с Тимом Уотерменом отрицала свою взрослость. И к чему это привело? Она фактически стерла воспоминания о жизни с первым мужем, но осталась привязана к нему, а через него – к заблокированным мыслям. Почему же это самоотвращение сейчас дало слабину? А этот навязчивый сон? Другие сны тоже кажутся диагностически ценными, даже снабжены полным набором диагностических инструментов для расшифровки. Но корень проблемы, безусловно, Майкл Кэрни. Хелен Альперт представить себе не могла, каково это: быть не в силах забыть человека и в то же время – бессильной вспомнить его. Самообман Анны каким-то образом изловчился проникнуть в реальность: биографические сведения о Кэрни были так скудны (математик, покончил
Но в этот день психиатра больше интересовала фигура Брайана Тэйта: избрав для себя роль послушного экспериментатора, ассистента, рабочей лошадки в упряжке своего друга, концептуального гения, Тэйт совершил карьерное самоубийство, лишь бы остаться в стороне от грандиозного финала психодрамы Кэрни. Существенная разница между ними состояла в том, что о Тэйте доктору Альперт было известно достаточно и она могла его разыскать. Она даже разузнала его адрес, где-то в сердце чопорного Уолтэмстоу, в коконе северолондонской академической мафии. История болезни весь день пролежала у Хелен на столе. Она захватила распечатки в свой любимый ресторан, «Ле Вашерен» на Эктон-Грин, где взялась перечитывать в спокойном, неизбежном, но оправдывающем себя цикле ланча: утиные яйца в кокотнице сменялись assiette [111] с зайчатиной под черносливом, а та – фруктовым пирожным с рюмкой арманьяка; столики вокруг постепенно пустели.
111
Порционная тарелочка (фр.).
– А знаете, – сказала она официантке, изумленно вскинув голову на часы, которые натикали уже два пополудни, – счет меня приятно удивил.
Вскоре она уже ехала в Уолтэмстоу. Если Брайана Тэйта удастся найти, то, возможно, он согласится рассказать – про Кэрни, про события того времени, про исходную Анну. Конечно, выходить с ним на контакт неэтично с ее стороны. Она вынуждена была признать также, что открывает для себя неожиданные аспекты собственной личности. До сих пор доктору Альперт удавалось успешно отделять свою жизнь от жизней пациентов, и она гордилась тем, что даже перед угрозой провала всегда закрывает дело без компрометирующих связей.
В три часа дня каршолтонская Хай-стрит, окутанная плотным влажным воздухом, погрузилась в густой бесформенный туман, вытеснивший звенящую утреннюю свежесть. Анна Уотермен бесцельно бродила по улице из конца в конец, оттягивая неизбежное.
Она полистала стоковые книжки в «Оксфэме», постояла немного перед искусственным водопадом Гроув-парка, где вода испарялась, оставляя по себе запах гниющих птичьих перьев. В конце концов, сделав вид, что хочет перекусить, зашла в паб у прудов и заказала пинту пива. Вкус пива напомнил ей мальчишку, его нервическую эрекцию и обращенный внутрь взгляд. Проведенный с ним день возвращался к ней не столько воспоминаниями, сколько единым слитным потоком ощущений, рождая дрожь, которая знакома всем, но остается безымянной; она поднялась и стала ходить вдоль стен бара, глядя на постеры, чтобы себя хоть чем-нибудь занять. Клуб «Chat Noir» [112] . Клуб «Авиатор» [113] . Анонс октябрьской гонки на тракторах и декабрьского шоу китайского цирка. Потом она бросила эти попытки, села в углу и позволила дню перетечь в вечер. Люди приходили и уходили, перебрасываясь фразами вроде:
112
«Черный кот» (фр.). Отсылает не только к старому названию бара на Стрэйнт-стрит из «Новы Свинг» «Белая кошка, черный кот», но и к имени корабля Эда Читайца из «Света», на котором Эд совершил полет к сердцу Тракта Кефаучи.
113
Отсылка к «Буре крыльев» и фигуре Бенедикта Посеманли.
– Сил моих нет, я не могу так жить.
Она уловила обрывок слова «паттерны» или, возможно, «патенты»; потом, уже яснее, «контракты», а может, все же «контакты». В телевизоре над барной стойкой начался футбольный матч одного из первенств континентальной Европы. Наливая Анне третью пинту «Янга», бармен пустыми глазами посмотрел на нее и отвернулся.
Балки из фальшдерева, декорированные потолки, цветочный ковер оказывали на нее ощутимое, если и не осознаваемое, противотревожное воздействие:
Когда она покинула паб, там уже стоял вечерний дым коромыслом.
– Он стейк не осилит, – крикнул кто-то в зале, – у него потом геморрой начнется!
Смех.
Вдали от центра улицы окутал чужеродный туман: он разогревал ночь, придавал ей желтоватый оттенок, но не трансформировал. Казалось, вот-вот запоют цикады – и увидишь собственную тень на крытой штуком кривобокой стене, дополнительно отграниченной от внешнего мира пальмами и джакарандами. Вместо этого Анна обнаруживала уже знакомый падуб да грязную штукатурку с каменной крошкой, а на замшелой подъездной дорожке – сомнительной надежности британский спорткар 1970-х или «лендровер» на короткой оси, купленный для годичного путешествия за границу, но так и не пригодившийся великовозрастному подростку: пятнадцать лет назад глобализованные экономики, уйдя в штопор взаимной перепродажи новых услуг, всецело посвятили себя падению, и машина оставалась ржаветь под зеленым брезентом.
Анна пробралась к двери черного хода, держа перед собой жесткий диск, словно пропуск. Откуда-то изнутри дома через главное окно сочился тусклый свет. Прижав лицо к стеклу, она увидела все таким же, каким оставила в прошлый раз: потрескавшийся зеленый линолеум, скатанный в трубку коврик напротив двери, на столике – мексиканская сувенирная коробочка с крохотным человеческим черепом на алой подложке. Старый диван с пестревшей прорехами, вроде бы ситцевой обивкой теперь стоял у стола. На диване восседали две женщины: невысокие, крепкого сложения, в темных одеждах, у каждой на коленях одинаковый пакет из «Хэрродса». Анна слышала их голоса, но не понимала, о чем они говорят. Спустя несколько минут на пороге возникла инвалидная коляска, которую толкал перед собой смутно различимый тощий силуэт. Мальчишка, предложивший Анне «Потерянный горизонт».
Брайан Тэйт выглядел хуже обычного. Верхняя часть тела ему больше не повиновалась и обмякла, накренившись, на страховочных нейлоновых ремнях коляски; голова – лысая, изъязвленная, хрупкая на вид, словно кости черепа истончались год от года, с тех пор как Майкл Кэрни бросил Тэйта на произвол интерпретации совместно полученных данных, – упала на левое плечо. Рот постоянно разинут. Один глаз прикрыт, веко опущено, щека внизу ввалилась; другой же, постоянно открытый, оказался синим, как птичье яйцо, и через него Тэйт бросал ясные взоры на все подряд, от стены и окна до мексиканской коробочки с ее любопытным содержимым. Глаз казался живым, сфокусированным, но все же это был только глаз, не обязательно соединенный с чем-нибудь еще. На коленях – грязный коричневый бумажный пакет. Мальчишка припарковал инвалидное кресло рядом со столом, повернув Тэйта к дивану. Тщательно поставил кресло на тормоз, с заметным усилием нахлобучил Тэйту на голову белый мотоциклетный шлем в стиле 1960-х, дополнил образ лыжными очками и сел на пол, скрестив ноги.
– Вот, – сказал он деловито. – Вот и он.
Женщины промолчали, вяло и устало, как в приемной у стоматолога. На диване места оставалось мало, но туда каким-то образом ухитрился втиснуться между ними третий, коротышка средних лет с ярко-рыжей шевелюрой. Он поелозил, широко улыбаясь во все стороны, будто после недавнего удачного выступления на публике. Грязное руно рыжих волос, алкогольный загар и хриплая, запоминающаяся манера дышать: казалось, избранный стиль жизни вскоре неминуемо погонит его наружу, в центр Лондона, где он будет шляться вверх-вниз по Шафтсбери-авеню, выкликая:
– Меня покусали, ребята! – Покажет туристам след на шее, словно от крокодильих зубов. – Эй, гляньте, меня покусали, ребята!
Минуты две-три все действующие лица молча созерцали Брайана Тэйта, не столько изучая его, сколько, как показалось Анне, подтверждая его присутствие здесь, затем, не сговариваясь и будто не замечая друг друга, но с общей целью, завозились с одеждой. Женщины задрали юбки выше бедер и наклонились вперед, раскорячив ноги; мужчина с некоторым трудом расстегнул ширинку узких «ливайсов». Зашелестела ткань, кто-то пару раз вздохнул. Все принялись мастурбировать. Еще через две-три минуты они по-прежнему были этим заняты, глядя вперед с выражением абсолютной отстраненности. Анне почудилось, что она слышит их запах через стекло. Резкий, дрожжевой, не слишком неприятный, но и не особенно привлекательный. Одновременно Брайан Тэйт начал мять покрытыми печеночной пигментацией руками коричневый бумажный кулек на коленях, извлекая оттуда объедок двойного чизбургера с беконом. Тэйт разломил его на части, аккуратно отделил мясо от булочки, поднял его перед собой, кивнул и с улыбкой уставился в пространство где-то над мексиканской коробочкой.