Пустотность, или полное отсутствие невозможного «я»

Берзин Александр

Let’s use an example to illustrate what I’m talking about.

Давайте проиллюстрируем на примере то, о чём я говорю.

Think of an emotion.

Подумайте о какой-то эмоции, о чувстве.

An emotion that I usually use is jealousy, but it could be any emotion.

Обыкновенно для примера я использую зависть или ревность, хотя это может быть любая из них.

What is jealousy?

Итак, что такое зависть?

Or let’s use the simpler example first, the color – red.

Или

давайте попроще пример рассмотрим для начала: цвет. Красный.

If you think of the light spectrum,

Итак, думая о световом спектре,

there is absolutely nothing on the side of the light spectrum that has boundaries and markers, that from the side of the light, divides the spectrum into yellow, orange and red: on this side of the line it’s orange and on that side of the line it’s red. There is absolutely nothing on the side of the light.

в самом световом спектре или в этой палитре цветов, которые мы находим в естественном цветовом спектре, мы не находим со стороны самой этой палитры, со стороны самого этого спектра никаких чётких, установленных кем-то или самой этой шкалой, разделителей, линий, которые бы говорили нам недвусмысленно, что здесь кончается оранжевый, здесь начинается красный, здесь начинается зелёный и так далее. Ничего такого со стороны этой шкалы не существует.

So, what establishes it as red or yellow or orange is merely concepts, and words, and labels -- nothing on the side of the object.

Что утверждает те или иные цвета, как зелёный, желтый, красный, синий и так далее, – это лишь ментальные обозначения, это концепции и это вербализация, то есть термин, употребляемый по отношению к тем или иным цветам.

A group of people, thousands of years ago, got together and they decided that they were going to refer to a certain band with a certain set of arbitrary sounds, totally arbitrary sounds, “rah eh dah,” with no meaning in these sounds. But they said, “Brilliant idea!” We will use these sounds to represent something with which -- in their minds -- they divided the light spectrum.

Примерно что происходило. Видимо, тысячи лет назад собралась какая-то группа людей, абстрактная группа людей, которая решила, что определённую волновую частоту светового спектра они будут называть каким-то на тот момент совершенно абстрактным, непрактичным понятием, «кэрэасный». Её так назвали – и отныне пошла у них тенденция, что это называется красным. Вот так отныне и повелось.

Different groups of people maybe had a similar idea, but they didn’t necessarily divide the light spectrum in exactly the same way -- maybe, a few angstroms in this direction, a few less in that direction. That, they decided, was “red,” and they used another arbitrary set of sounds to refer to it.

И в этот момент также могла произойти какая-то другая встреча другой группы людей, не менее авторитетной, которая решила, исходя из своих вкусов и предпочтений, что границы красного несколько шире: залезаем здесь в оранжевый, здесь в какой-то иной цвет; и решили назвать это красным, но придав этому какое-то другое звучание,

назвали это каким-то другим словом. И понятие красного у них было пошире, чем у первой группы.

And even the definition of “red” is made up by some group of people with the concept they made of the definition. The defining characteristics – you can’t find them on the side of the object, “from this wavelength to that wavelength.”

И даже дефиниция красного цвета, или то определение, которое даёт ему наука, также спорно и также было создано как конвенция в какой-то момент собравшейся группой людей, которые сказали, что «красный» означает от такой-то частоты до такой-то частоты.

So, “red” is established not at all from the side of the object. “Red” -- it’s established from the mental label, the concept “red.”

«Красный» существует не со стороны этого цвета, в ранге, а со стороны ума, который произвёл такое обозначение.

Nevertheless, if we ask, “What color is this table?” “It’s red.”

Но, в то же самое время – здесь включается тот оборот, который мы обсуждали вчера, – запятая, но, в то же самое время, этот стол красный. С этим все согласятся.

“Is it red?”

Красный он?

“Yes,” we would all agree, if we were “valid cognizers,” it’s called. Somebody who is color-blind might not think that this is red. But that would be contradicted by somebody who had good eyesight.

Итак, в миру мы согласимся, что это действительно красный стол. Мы согласимся с тем, что он красный, являясь верно познающими субъектами. Здесь может среди нас быть дальтоник, который с этим не согласится. Но это, что называется, его проблемы, а мы его оспорим, его точку зрения, являясь верно познающими субъектами.

So, the same thing with your example of the oranges. There are many different varieties of oranges that are found around the world. Some convention decides that this group of different kinds are all called “oranges.” In fact it’s even weirder -- I mean, aside from hybrids and all of that -- because what makes all of these round orange-colored circles that we see in the store next to each other, what makes each of them an orange? Why don’t we have a different word for each one of them? We have groups -- that’s getting into this whole topic of categories. Words are what we use to refer to categories, and then within that category, to items within the category, particulars.

Итак, также нам следует поразмыслить и о том, как в мире воспринимаются различные вариации апельсина. Существует масса сортов апельсина, помимо различных гибридных форм, которые где-то между мандарином и апельсином, и так далее. Являются ли они апельсином? И где эта грань, где конвенция: «апельсин» – «не апельсин»? Задуматься о том, почему, глядя на совокупность этих оранжевых шаров, выложенных на фруктовом прилавке, почему мы не называем каждый из них как-то индивидуально, а для нас всё это – апельсины. И тогда уже встаёт вопрос категорий частного и общего, категорий обобщения и вычленения чего-то как отдельного апельсина в группе, состоящей из отдельных апельсинов..