Пустые комнаты
Шрифт:
Мы ужинали на кухне за единственным в особняке столом. Быстро расправившись со стейком, шпинатом и мини-морковками, Говард открыл книгу, которую читал в душевой. Я отметил, что толщина прочитанных страниц заметно увеличилась.
– Когда ты отпустишь меня? – спросил я, не притронувшись к еде. – Хоть примерно.
Меня тревожила наступающая ночь. Я перевел взгляд на серрейторный нож, лежавший возле тарелки, – с удобной на вид рукоятью и с зубчатой заточкой четырехдюймового клинка. Ножи с такой заточкой прекрасно справляются с разрезанием стейков, пальцев,
– Не думай об этом, – вторя моим мыслям, сказал Холт, прозрачные в свете кемпингового фонаря глаза бегали по строчкам. Ему приходилось придерживать книгу, чтобы она не закрылась. – Время, проведенное здесь, пойдет тебе на пользу.
– Значит, рано или поздно ты отпустишь меня.
Он кивнул.
– После всего, что я сделал.
Уголки его губ дрогнули.
– И не тронешь мою семью.
– Если ты прекратишь искать легкие пути.
Я снова уставился в тарелку – складную, со стенками из силикона, – на стейк в окружении овощей. Многие домохозяйки испытали бы трепет и унижение перед такой подачей. Я был голоден, но без аппетита.
– И все? – вырвалось у меня.
Наконец Говард взглянул на меня:
– Тебе мало?
– Ну вообще-то я был уверен, что ты убьешь меня.
– Разве это не по твоей части?
Я взял легкую вилку, серрейтор, отрезал от стейка кусок и затолкал его себе в рот. Мясо оказалось бесподобным, однако я, не раздумывая, предпочел бы ему одну-единственную бутылочку из мини-бара. Открыть, налить, опрокинуть, расслабиться. Но это был бы легкий путь, верно?
– Депрессивная обложка, – проговорил я с набитым ртом.
Холт поднял книгу, чтобы я смог разобрать название романа и автора.
– И что, – я продолжал апатично жевать, – мертвые души этого Гоголя разгуливают по лесу?
– Ты можешь прочитать роман после меня.
– Если бы я хотел читать, – огрызнулся я, сдвигая мини-морковки на край тарелки, – то отправился бы в книжный клуб, а не в Хорслейк.
Вновь уткнувшись в книгу, Холт поинтересовался:
– Художники никогда не моют руки, верно?
Мои руки были в засохшей краске, и едва ли меня это беспокоило.
После ужина, убедившись, что нож остался на столе, а не переместился в мой карман, Говард отвел меня обратно в конуру с земляным полом и дверью, обитой металлом. Тело изнутри стало ледяным, во рту пересохло, я туго завернулся в спальник и попытался поверить, что проснусь на Холлоу-драйв.
Мне показалось, что я проснулся практически сразу. Почему так темно? Кажется, я на борту самолета, в теплой колыбели одеяла, в салоне не горит свет, и я вроде бы могу разглядеть синюю нить горизонта, над которой громоздятся тучи. Я начал погружаться обратно в сон, словно падал в ружейный ствол, катился по нему, все быстрее и быстрее, как по горке, смазанной кровью, в темноту, пахнущую картофельным клубнем… когда нить лопнула и иллюзию раскололо понимание, что в самолетах нет таких одеял.
Значит, я в отеле. Даже убедил себя, что слышу вой пожарной машины, несущейся по 59-й Вэст-стрит, и запах роз в вазе на прикроватном столике – нежный, изысканный, с теми же нотками сырости.
Я на ощупь продвигался вдоль стены. Должно быть, чертовы шторы на окнах высотой от пола до потолка,
Дэнни, чувствуешь? В воздухе потянуло жареным. И это не вспыхнувший холст.
Я был заперт в горящем отеле!
Я начал носиться по комнате с воплем, рвущимся из горла. Внезапно обо что-то споткнулся и растянулся на земле. Кемпинговый фонарь! Яркий свет вернул меня из-за черты помешательства обратно в подвал Ведьминого дома. Дрожа, я заполз на матрас и еще долго не мог перевести дыхание.
Проснувшись, я какое-то время продолжал лежать, крепко зажмурившись, потом саданул себя кулаком по лицу и, подождав с минуту, открыл глаза.
Каменные стены, земляной пол. Дверь приоткрыта. Наверное, Говард отпер меня, пока я спал.
Прихватив фонарь, я поднялся наверх, следуя уже знакомым мне путем: один поворот налево, два – направо. Дом встречал меня темнотой и стылым камином. На обеденном столе стояла лампа. Я подергал кухонные ящики – заперты. В шкафах было полно еды – и ни одного острого предмета.
Тогда я выглянул в щель между досок.
Говард бежал по целинному снегу по направлению к дому, работая руками, выдерживая ровный, неустанный темп. Он был в тонкой ветрозащитной куртке, флисовой кофте, тайтсах, поверх которых надел спортивные шорты; гейтор, перчатки, шапка, зимние трейловые кроссовки с шипами в подошве. Все черное. Я смотрел, как бежит человек, который два года назад полз по дороге, подтягивая ноги, прочь от красного сияния тормозных огней моего автомобиля. Как он выжил? Как добрался до больницы? Что делал ночью в лесу?
Когда хлопнула входная дверь, я молол кофейные зерна в компактной ручной кофемолке. Говард прошел в кухню, на ходу снимая рукавицы, гейтор и шапку и бросая их на стол. Его лицо раскраснелось от холода, от одежды исходила колючая прохлада, наэлектризованные волосы он небрежно завязал в хвост.
– Как спалось?
Я промолчал.
Холт достал из шкафчика большую коробку «Фростед Флейкс» [7] .
20
Существует три вида людей, которые выпивают: те, кто умеет пить, те, кто не умеет пить, и те, кто пьет по-черному. Я умел пить, но часто пил по-черному.
7
«Фростед Флейкс» – глазированные хлопья Frosted Flakes, чьим маскотом является тигр Тони.
Что делать, когда ты не бухаешь? Работать. Что делать, когда ты не работаешь? Бухать. Конечно, так было не всегда. Но рано или поздно я начинал нестись вниз по нисходящей спирали. Я терял все постепенно, а двадцатого ноября лишился всего и сразу. Отчетливо увидел, как за мной закрылась дверь. Или передо мной? В любом случае какие-то двери закрылись, возможно, навсегда, но оставалось еще много других дверей – да, в Ведьмином доме.
Даже когда все разваливается на куски, часть тебя находит радость в боли, крови и хаосе. Когда умер Джеймс, я не остановился. Не остановился, когда сбил Говарда, когда ушла Вивиан.