Путь Базилио

Харитонов Михаил Юрьевич

Карабас внезапно почувствовал, что у него ещё осталось немного сил. Правда, совсем на донышке.

— Гммм… Ты не могла бы… — осторожно начал он, но Ева поняла сразу и сменила дислокацию.

— Давай так, шеф, — сказала она, устраиваясь между ног раввина. — Я тебе делаю, а ты мне рассказываешь.

— Это долго, — повторил раввин.

— А мы торопимся? — спросила Ева, слегка поёрзывая на подстилке, располагаясь поудобнее.

— Ну, — начал Карабас, немного всё-таки смущаясь, — Видишь ли, Ева… В общем, до того, как ты ко мне пришла…

у меня был разговор с Верховной. Нежнее… не копытом! Ну так вот… Она меня попросила. Ещё раз язычком! Насчёт тебя… Зубы осторожно! Так что я знал… И вот что… ооох, вот так ещё раз… она меня не няшила, иначе я бы ей… вот так, да, ещё раз… Но в какой-то момент я почувствовал… осторожнее… нежнее… Ладно, — сдался он, — залезай. Я же чувствую, ты хочешь.

Повторять не пришлось. Ева победно заржала и оседлала Карабаса сверху, гордо встряхивая гривой.

После этого раввину всё-таки удалось заснуть. Ненадолго. Проснулся он от того, что язык поняшки прошёлся по голой ступне. Раввин невольно поджал ногу и открыл глаза.

Спать больше не хотелось. Заниматься любовью — пожалуй, тоже. Хотелось жрать. Увы, только ему одному. Осторожное прикосновение к понячьему мозгу показало, что Ева успела попастись на лужайке за хлевом — заодно выгуляв услужающую крысу.

— Где мои творожки? — спросил Карабас.

— Шеф, так нечестно, — сказала поняшка, снова устроившаяся на сене. — Потом похаваешь. Расскажи всё толком. Значит, ты встречался с Верховной?

— Ну да, — Карабас с трудом почесал голую спину, к которой прилипла веточка. — Она сама попросила. О личном контакте.

— Странно. Ты же телепат? — сказала Ева. — А у Верховной голова набита секретами.

— Вот этого-то я и не понимаю, — признался раввин. — Я сначала даже подумал, что это не она.

— Почему? — спросила поняшка.

— Потому что голова у неё была набита. Но не секретами. А каким-то поролоном. Как бы тебе это объяснить… — Карабас щёлкнул пальцами. — Она знала, что она — Верховная, что её зовут Мимими Вторая, ещё какие-то общие вещи. И знала, что собирается мне сказать. Воти это она понимала совершенно ясно. Но и всё. Я даже не смог понять, зачем ей всё это нужно. Такое впечатление, что она сама не знала… или исполняла чью-то волю. Но ведь это невозможно, да?

— А, ну да, конечно. Она зазеркалилась, — поняла Ева.

— Это как? — спросил бар Раббас после неудачной попытки прочесть мысль в евиной голове. Мысль была сырая и неоформленная.

— Как бы это сказать-то… — Ева потёрла бабкой лоб. — Давай всё-таки буду словами. Мне так проще думается. М-м-м… в общем так. У нас есть иммунитет к няшу. У пинки-паек слабый, у твайлайтов сильный. У остальных по-разному. Но у него есть предел. Против очень высокой грациозности он не работает. Это как в Пуси-Рауте. Там все высокограциозные, но заняшить их всё-таки можно. Новая претендентка это и должна. Но она может их няшить по одиночке. А Верховная сразу. Понимаешь?

— Не очень, — сказал раввин. — Давай по порядку. Чтобы поняшу пригласили в Пуси-Раут, она должна заняшить всех пусей. Так?

— Ну не то чтобы всех, — сказала Ева. — Большинство. И можно по отдельности. Провести персональную разъяснительную работу. Кажется, это так называется. А вот чтобы тебя избрали Верховной, надо някнуть всех одновременно. Прямо на Пуси-Рауте. Хотя на самом деле без персональной разъяснительной работы всё равно не обходится. И дело не только в няше. Говорят, Аняня Вторая была не особо-то и грациозна. Зато богата и влиятельна… ну ты понимаешь.

— Понимаю, — вздохнул раввин. — Везде одно и то же.

— Но я вообще-то не про то, — спохватилась поняша. — Я про иммунитет. При грациях выше двухста он уже не растёт. Две двухсотки могут друг друга няшить, например. А если обаяние ещё выше, то можно няшить саму себя. Например, приказать себе что-нибудь. У Верховной граций за четыреста. Она может из кого угодно верёвки вить. Из себя тоже может.

— А как это технически? — заинтересовался бар Раббас.

— Ну… Надо закрыть глаза, перевести теплоту на себя и петь себе майсу. Я пробовала, но у меня не получалось. На хи-хи пробивает, — Ева смущённо улыбнулась, порадовав раввина ямочками на пушистых щёчках.

— Вот оно, значит, как, — задумчиво сказал Карабас. — А можно внушить себе, что ты чего-то не помнишь?

— Внушить себе можно всё что угодно, — уверенно сказала Ева.

— И то верно, — согласился раввин. — То есть я видел что-то вроде манекена. Но договорённости-то были настоящие?

— Ну да, — лошадка склонила голову, ткнув мордочкой себе в плечо, на которое села мошка. — Верховная слово держит. Если обещала. А она обещала?

— Да. За то, что я тебя взял с собой. Свои дипломатические способности, так сказать.

— То есть, — догадалась Ева, — накернить кого-нибудь?

— Ну как бы да. Только не Тарзана и не Морру. И в Директорию она соваться не будет. Но кого-нибудь местного — да, готова. Я подумал, что это может понадобиться. Стоп. Не так всё было… Я подумал, вдруг это может понадобиться. И эта мысль мне понравилась. Похоже, Мимими всё-таки на меня повлияла. Исподтишка зашла. Я её недооценил. Да и с нашей внезапной страстью… тоже не всё так просто, — задумчиво сказал он.

— Да я уже поняла, — легко призналась Ева. — Подняшила она нас с тобой. Для верности. Чтобы ты меня не бросил, а я бы не куксилась. Это у неё обычный способ решения кадровых вопросов.

— Вот же старая сводница! — не удержался Карабас.

— Ну а чё? Тебе не понравилось? — Ева слегка встревожилась.

— Понравилось даже слишком, — буркнул раввин. — Как я без тебя буду?

— Это как я без тебя буду. А с тобой в чём проблема? Ты ж любую самочку поставишь на четыре кости. Даже без психократии, ты сам по себе мужчина видный… — поняша ласково провела языком по плечу раввина.

— Есть одна закавыка, — признал Карабас. — Видишь ли, я еврей. И более того, раввин.