Путь домой
Шрифт:
Впрочем, тогда мне не так важно было, с кем кончились отношения. Важно было, что они кончились.
— Ты, Серенький, не прав, — обстоятельно втирал Борзый, наливая в очередной раз грушевое пойло. — С бабами надо расходится легко. Без ущерба для здоровья.
Борис захмелел, и голос его приобрел размеренность и благозвучность, какими никогда не отличался.
Странное дело: мне было плохо, я хотел нажраться и позвал этих двоих для компании. В итоге — Борян захмелел, Олежка нажрался в сопли, а я как дурак сидел ни в одном
— Хочешь, я тебе мастер-класс дам по общению с противоположным полом?
— И я могу, — встрепенулся Олег.
— Ты сиди, — отмахнулся Борис. — Твои навыки общения с противоположным полом измеряются толщиной кошелька. Пока ты своим шлюхам тайским платишь, общение идет. А время вышло — досвидос.
— У меня, между прочим, жена еще есть, — насупился Олег.
— Не считается, — забраковал Борзый. — Мастер-класс по сдаче мозга в сексуальное рабство не актуален.
Я поднял рюмку, Борис перехватил меня за запястье раньше, чем я успел выпить.
— Погоди, Серенький. Я уже нажрался.
— Так я-то еще нет. — Я попытался перехватить рюмку в другую руку, но Борис вцепился в тару и потянул вниз, к столу.
— Погоди, говорю. Успеешь. Слушай: с женщинами главное…
— Борян, тормози, — оборвал я. — Мне твои советы не подходят. Я просто так не могу…
— Это потому, что ты дурак, — ввернул Борзый.
— Спасибо.
— Еще заходи.
Я кивнул и поспешно опрокинул рюмку. Водка с привкусом дюшеса прокатилась по пищеводу, но не добавила даже тепла. Только горечь.
Борис поглядел на меня уничижительно.
— Я просто так не могу, — повторил я. — Мне влюбиться надо.
— А мне что, не надо? — фыркнул Борис. — Ты меня за кого принимаешь?
— Я тебя за друга принимаю, — устало сказал я. — И как другу говорю: ты не знаешь, что такое серьезные отношения. У тебя когда последний раз было, что б девушка с тобой дольше двух-трех месяцев продержалась? Ты, извини, тупо пялишь всё, что движется.
— И что? При чем здесь любовь?
— Вот именно, ни при чем.
— Вот именно. Просто ты, Серенький, не знаешь, что такое влюбиться на одну ночь.
— Знаю, — не согласился я. — Это называется потрахаться и разбежаться.
Борис выудил из пачки сигарету, прикурил.
— Это у тебя так называется. Потому что у тебя к женщинам подход утилитарный. Ты ни на ночь влюбиться не можешь, ни на всю жизнь. Потому что одна ночь для тебя только койкой меряется, а длительные отношения это вообще серьезный и многоступенчатый расчет. Потому и колбасит тебя, что планы твои порушили. А вовсе не потому, что ты любовь потерял. А это всё, — он обвел прокуренную кухню и стол, на котором кроме трех рюмок, пузыря «Абсолюта» и пепельницы ни черта не было, — приступ самобичевания.
— Спасибо, дорогой друг, — огрызнулся я. — То-то мне так больно. Из-за порушенных планов, наверное.
— Где болит? — хищно ухмыльнулся Борзый.
Я
— Здесь.
— Здесь не может, — отрезал Борис. — Я в одной статье читал, психологи говорят, что эмоциональная боль длится двенадцать минут. Все остальное самовнушение. Так что болит у тебя вот здесь.
И он тихонько постучал пальцем мне по лбу…
Проснулся я неудовлетворенный и злой. Яна спала рядом. Не то у нее снова сменилось настроение, не то просто замерзла ночью. На соседнем лежаке тихо посапывала Звездочка. Митрофаныча не было, несмотря на то, что за окном едва светало.
Я поднялся, стараясь не шуметь, обулся, набросил куртку на плечи и вышел во двор.
Ночью снова приморозило, и теперь было откровенно холодно. Я поспешно влез в рукава и застегнулся под горло.
Митрофаныч нашелся за сараем, где я накануне вечером сгрузил добычу. Разгоряченный хозяин, самозабвенно хакая, колол дрова. Топор взлетал вверх и опускался вниз, расщепляя поленья с одного, редко с двух ударов.
Топором хозяин махал, видно, давно: бушлат валялся рядом, рубаха на Митрофаныче была расстегнута до пупа, из-под нее выглядывала волосатая грудь.
Я остановился в сторонке и некоторое время наблюдал за чужой работой. Приятно смотреть, как люди работают с удовольствием и без раздражения. Для Москвы это редкое зрелище. В столице большинство жителей просыпается с мыслью, что кругом одни уроды. На улице, в транспорте, на работе. Начальник полный урод, да и работа уродская, и надо только успеть урвать свой кусок. Да чего кривить душой: у меня самого и работа уродская, и начальник козел еще тот. Ну, во всяком случае, прежде так было.
Митрофаныч хакнул в последний раз, легко загнал топор в колоду, на которой колотил поленья и подошел ко мне.
— Утречко доброе.
Я кивнул. Глядеть на полураздетого Митрофаныча было холодно. Тот улыбнулся.
— Да хорошо же! Об одном только жалею — курева нету. И табака нету. Мне б хоть кустик, уж я бы рассадил. А нету.
С куревом в самом деле была беда. В первое время после пробуждения везунчики находили старые, насмерть пересохшие сигареты, сохранившиеся только за счет полиэтиленовой пленки, что обтягивала пачку, а потом еще и блок. Курить такие сигареты было противно. Даже табаком это назвать язык не поворачивался, но вскоре и такого курева не стало.
Я без никотина мучился не очень долго, а для многих это стало серьезной проблемой. За время нашего путешествия я повидал немало людей, страдающих без табака. Чего они только не пытались курить!
— Сам-то не куришь?
— Курил.
— А теперь не хочется?
— Обычно нет. Но иногда — зверски.
Митрофаныч хитро прищурился.
— Сейчас бы покурил, а?
Я кивнул. Настроение для пары затяжек было подходящим. Хозяин хлопнул меня широкой ладонью по плечу.